Джордж Гордон Байрон - Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан

Какой ценой даются «сообщенья»,
Задумайтесь, любители газет;
Поймите, что гарантии спасенья
У вас самих на будущее нет!
Налоги, Каслрея выступленья,
Восторги Веллингтоновых побед,
Ирландии голодные стенанья —
Везде я вижу предзнаменованья.

Но все же, уважая короля,
Цветет патриотическая нация,
Поэты, повелителей хваля,
Всечасно пребывают в экзальтации.
В Ирландии напала на поля
Новейшая чума — пауперизация;
Но это зло корону не смутит:
Георг Четвертый толст и очень сыт.

Но я опять от темы отвлекаюсь.
Итак, погиб несчастный Измаил!
Его пожар, в Дунае отражаясь,
Кровавым блеском полночь озарил.
Еще гудели стены, сотрясаясь,
Но оборона выбилась из сил;
Из нескольких десятков тысяч смелых
Едва ли даже сотня уцелела.

Но русских мне придется похвалить
За добродетельное поведенье —
В наш век развратный надобно ценить
Такое крайне редкое явленье!
Сюжет довольно скользкий… Как мне быть?
Ну, словом, многодневные лишенья
Влиянье оказали, говорят,
На степень целомудрия солдат.

Они, конечно, грабили немало,
Но от насилий, следует сказать,
Едва ли сорок дюжин пострадало.
Не стану о причинах толковать,
Но только вам напомню, что бывало,
Когда случалось город штурмовать
Французам — этой нации приятной,
Но крайне изощренной и развратной.

Конечно, в темноте и впопыхах
Могли ошибки мелкие случаться:
Там дым стоял такой во всех домах,
Что впору даже с чертом повстречаться!
Шесть гренадеров, якобы впотьмах, —
Куда тут было толком разобраться! —
Наделали непоправимых бед
С девицами семидесяти лет.

Но, в общем, все держались образцово,
Что, говоря по правде, огорчало
Красавиц томных возраста такого,
Которым уж невинность докучала.
Роль скорбной жертвы случая слепого
Их ни одной минуты не смущала;
Сабинянок удел {684} казался им,
Сказать по правде, вовсе не плохим.

И вдовы проявляли нетерпенье;
Перевалив уже за сорок лет,
Матроны выражали удивленье,
Что массовых насилий вовсе нет.
Но так или иначе, без сомненья
Уставшие от грохота побед,
Солдаты в развлеченьях не нуждались,
И вдовы, вероятно, не дождались.

Суворов в этот день превосходил
Тимура и, пожалуй, Чингис-хана {685} :
Он созерцал горящий Измаил
И слушал вопли вражеского стана;
Царице он депешу сочинил
Рукой окровавленной, как ни странно —
Стихами: «Слава богу, слава вам! —
Писал он. — Крепость взята, и я там!» [90] {686}

Двустишье это, мнится мне, страшнее
Могучих слов «Мене, Мене, Текел!» {687} ,
Которые, от ужаса бледнея,
Избранник Даниил уразумел.
Но сам пророк великой Иудеи
Над бедствием смеяться не посмел,
А этот рифмоплет — Нерону пара! —
Еще острил при зареве пожара.

Как страшно эта песенка звучит
Под музыку стенаний! Негодуя,
Пускай ее потомство повторит.
Я возглашаю: камни научу я
Громить тиранов! Пусть не говорит
Никто, что льстил я тронам! Вам кричу я,
Потомки! Мир в оковах рабской тьмы
Таким, как был он , показали мы!

Нам новый век узреть не суждено,
Но вы, вкушая радость мирозданья, —
Поймете ль вы, что было так темно,
Так мерзостно людей существованье!
Да будет навсегда погребено
Презренных этих лет воспоминанье!
Забудьте кровожадных дикарей,
Кичившихся жестокостью своей!

Пускай же разукрашенные троны
И все на них сидевшие царьки
Вам чужды, как забытые законы,
Как тайных иероглифов значки
На древних обелисках фараона,
Как мамонтов огромных костяки;
Вы будете глядеть в недоуменье —
Могли ли жить подобные творенья!

Итак, читатель, все, что обещал
Я в первой песне, — выполняю честно:
Я все теперь подробно описал:
Любовь, и шторм, и битвы. Как известно,
Эпической поэму я назвал,
И разрешил задачу я чудесно
Назло моим предшественникам; Феб
Мне помогает, волею судеб.

Уже не раз на лире сей болтливой
Певучую струну он поправлял
И продолжать рассказ мой прихотливый
Мне так или иначе помогал.
Но надоел мне грозный бой шумливый,
Так сделаем же маленький привал,
Пока Жуан в столицу поспешает,
А Петербург депешу предвкушает.