Арcений Тарковский - Стихи разных лет

Штурмовать олимпийские кручи, Нимф искать по лазурным пещерам И гекзаметр без всяких созвучий Предпочесть новомодным размерам?

Географию древнего мира На четверку я помню, как в детстве, И могла бы Алкеева лира У меня оказаться в наследстве.

Надо мной не смеялись матросы. Я читал им:

"О, матерь Ахайя!" Мне дарили они папиросы, По какой-то Ахайе вздыхая.

За гекзаметр в холодном вокзале, Где жила молодая свобода, Мне военные люди давали Черный хлеб двадцать первого года.

Значит, шел я по верной дороге, По кремнистой дороге поэта, И неправда, что Пан козлоногий До меня еще сгинул со света.

Босиком, но в буденновском шлеме, Бедный мальчик в священном дурмане, Верен той же аттической теме, Я блуждал без копейки в кармане.

Ямб затасканный, рифма плохая Только бредни, постылые бредни, И достойней:

"О, матерь Ахайя, Пробудись, я твой лучник последний..."

x x x

Мы шли босые, злые, И, как под снег ракита, Ложилась мать-Россия Под конские копыта.

Стояли мы у стенки, Где холодом тянуло, Выкатывая зенки, Смотрели прямо в дуло.

Кто знает щучье слово, Чтоб из земли солдата Не подымали снова, Убитого когда-то?

КОЛЫБЕЛЬ

Андрею Т.

Она:

Что всю ночь не спишь, прохожий, Что бредешь - не добредешь, Говоришь одно и то же, Спать ребенку не даешь? Кто тебя еще услышит? Что тебе делить со мной? Он, как белый голубь, дышит В колыбели лубяной.

Он:

Вечер приходит, поля голубеют, земля сиротеет. Кто мне поможет воды зачерпнуть из криницы глубокой? Нет у меня ничего, я все растерял по дороге; День провожаю, звезду встречаю. Дай мне напиться.

Она:

Где криница - там водица, А криница на пути. Не могу я дать напиться, От ребенка отойти. Вот он веки опускает, И вечерний млечный хмель Обвивает, омывает И качает колыбель.

Он:

Дверь отвори мне, выйди, возьми у меня что хочешь Свет вечерний, ковш кленовый, траву-подорожник...

x x x

Под сердцем травы тяжелеют росинки, Ребенок идет босиком по тропинке, Несет землянику в открытой корзинке, А я на него из окошка смотрю, Как будто в корзинке несет он зарю.

Когда бы ко мне побежала тропинка, Когда бы в руке закачалась корзинка, Не стал бы глядеть я на дом под горой, Не стал бы завидовать доле другой, Не стал бы совсем возвращаться домой.

ЯЛИК

Что ты бредишь, глазной хрусталик? Хоть бы сам себя побеоег. Не качается лодочка-ялик, Не взлетает птица-нырок.

Камыши полосы прибрежной Достаются на краткий срок. Что ты бродишь, неосторожный, Вдалеке от больших дорог?

Все, что свято, все, что крылато, Все, что пело мне: "Добрый путь!" Меркнет в желтом огне заката. Как ты смел туда заглянуть?

Там ребенок пел загорелый, Не хотел возвращаться домой, И качался ялик твой белый С голубым флажком над кормой.

x x x

Река Сугаклея уходит в камыш, Бумажный кораблик плывет по реке, Ребенок стоит на песке золотом, В руках его яблоко и стрекоза. Покрытое радужной сеткой крыло Звенит, и бумажный корабль на волнах Качается, ветер в песке шелестит, И все навсегда остается таким... А где стрекоза? Улетела. А где Кораблик? Уплыл. Где река? Утекла.

БЕЛЫЙ ДЕНЬ

Камень лежит у жасмина. Под этим камнем клад. Отец стоит на дорожке. Белый-белый день.

В цвету серебристый тополь, Центифолия, а за ней Вьющиеся розы, Молочная трава.

Никогда я не был Счастливей, чем тогда. Никогда я не был Счастливей, чем тогда.

Вернуться туда невозможно И рассказать нельзя, Как был переполнен блаженством Этот райский сад.

ДОЖДЬ

Как я хочу вдохнуть в стихотворенье Весь этот мир, меняющий обличье: Травы неуловимое движенье,

Мгновенное и смутное величье Деревьев, раздраженный и крылатый Сухой песок, щебечущий по-птичьи,

Весь этот мир, прекрасный и горбатый, Как дерево на берегу Ингула. Там я услышал первые раскаты

Грозы. Она в бараний рог согнула Упрямый ствол, и я увидел крону Зеленый слепок грозового гула.

А дождь бежал по глиняному склону, Гонимый стрелами, ветвисторогий, Уже во всем подобный Актеону.

У ног моих он пал на полдороге.

НА БЕРЕГУ

Он у реки сидел на камыше, Накошенном крестьянами на крыши, И тихо было там, а на душе Еще того спокойнее и тише. И сапоги он скинул. И когда Он в воду ноги опустил, вода Заговорила с ним, не понимая, Что он не знает языка ее. Он думал, что вода - глухонемая И бессловесно сонных рыб жилье, Что реют над водою коромысла И ловят комаров или слепней, Что хочешь мыться - мойся, хочешь - пей, И что в воде другого нету смысла.

И вправду чуден был язык воды, Рассказ какой-то про одно и то же, На свет звезды, на беглый блеск слюды, На предсказание беды похожий. И что-то было в ней от детских лет, От непривычки мерить жизнь годами, И от того, чему названья нет, Что по ночам приходит перед снами, От грозного, как в ранние года, Растительного самоощущенья.