Алксандр Власов - Баллады

В окрестностях уныло потемнело.
Закапали на воду небеса.
Пернатый пел отрывисто, несмело.
Волнение снедало древеса.

Красавица в одежде лебединой
Откуда-то слетела на него:
«Спознаешься с подводной луговиной —
В молчание погрузишься мертво!»

Спасавшийся Добрыня бился всяко,
Летучее чудовище кляня.
Поблизости найти не мог, однако,
Ни панциря, ни милого коня.

Затронула перчатка волей гнева
Плясавшие под лентой завитки —
И конченной стремглав упала дева
На шёлковый ковыль и васильки.

Умевшая дышать ездой отважной
Охотнику пути пересекла.
«Хочу узнать её до ночи влажной», —
Воскликнул он и дёрнул удила.

Скача за ней по чаще среброводной,
Доведался заснеженной глуши,
Где веяло печалью безысходной,
Где не было ни жизни, ни души.

Но травами сияющего луга
Нарядные плясали господа,
Актёрствуя под масками досуга,
Шутя под фейерверками гнезда.

Камзолы, парики, шелка, вуали
В полуночи ласкало теплотой.
Все женщины к себе Сент-Клера звали
И все цветы волшебной красотой.

Охотнику проход освободили
К сударыне, возвысившей питьё.
За нею граф упорно мчался мили
И близко, наконец, узрел её.
Сама вперёд отведавшая браги
Бокал ему свой полный подала.
Напитку тот отдался не без тяги,
Но светлый взор его застлала мгла.

Проказливо пропели сумасброды,
Рассыпали немало конфетти.
Подобного для долгой несвободы
Волшебнице мечталось обрести.

Родных её подвергнув укоризне,
Презрению – врачебные дела,
Для девушки, лишающейся жизни,
Кудесника соперница нашла.

Пошаркал он углами бесталанно,
Но лилии заметил и притих.
Обители сияла постоянно
Ценимая голубкой прелесть их.

Упорнейший носил их ей несчётно:
Доведался, что любит их она.
А девушка, приемля дань охотно,
По-прежнему бывала холодна.

Счастливую на ней коровку божью,
Блаженного котёнка созерцай,
Когда прильнуть устами с тайной дрожью
К её щеке влечёт окрестный май!

Дыша во мгле на прелести подруги,
Доступные для солнечной струи,
Помыслил он использовать услуги
Сближающей сердца ворожеи.
Букет его, такой томящий сразу,
Вниманием опасный дед облёк
И выявил едва заметный глазу,
Накрученный по стеблю волосок.

От возгласа фигуры многолетней
Чуть ожило подобие теней.
Цветы красой зажглись ещё заметней,
Чтоб юной жертве стать ещё бледней.

«Воруются вот этими цветами
Насущные способности больной», —
Сомнительный субъект изрёк устами
На локоны в окраске заревой.

Завиделись алей девичьи губы
Ко снятию худого волоска.
Но действия, возможно, были грубы —
Вздыхай теперь о целости цветка!

Несчастная мгновенно ощутила,
Что хрустнула навек и жизнь её.
Всё ведала потом её могила
Те лилии, что ведало жильё.

Меж серых ив и жимолости нежной
Воззрился муж, известный стороне,
На голубя с голубкой белоснежной,
Лобзавшихся в лазоревом окне.

Спугнул он их игру наудалую.
«Пожалуйте!» – послышалось ему.
Сподобился найти полунагую
Прелестницу на ложе в терему.

Восполнился колчан осиротелый
Стрелой своей, видневшейся в окне.
«Желанное со мной, Добрыня, сделай!» —
«Желанного с тобой не надо мне:

Нечистая твоя зловредна сила,
Распутница Добрыне немила;
Немало ты великих искусила,
А дюжинных и вовсе без числа».

Покинула Марина ложе страсти,
Сыскала на земле его следы.
Швыряет их огню кирпичной пасти,
Твердит одно в сияние звезды:
«Пускай по мне томит его пустыня,
Пускай томит его сердечный бой».
Одумался, вернулся к ней Добрыня:
«Я сделаю желанное с тобой».

«Желанного мне более не надо —
Достойного с тобой хочу теперь:
Отважное мне сердце если радо,
В супружество открыть уместно дверь».

Отвергшего подобный блеск удела
Быком она послала на луга.
Поздней сама сорокой полетела,
Сорокой чтоб ему гнести рога.