Лина Леклер - Встреча (сборник)

В серебряном огне горят листы,
Как будто здесь, у нас, растут оливы,
И крепким шаром белого налива
Луна глядит на землю с высоты.

У любви сотни тысяч причин,
И ночных, и дневных величин,
И число заповедное есть,
И в бокале волшебная смесь.

А чтоб я улизнуть не могла,
Гладит сердце туманная мгла.

Много поводов есть у любви,
Это губы и руки твои,
И упорный тоскующий взгляд —
Так созвездия с неба глядят.

А когда ты со мной говоришь,
Наступает великая тишь.

У любви есть причина одна:
Я в тебя навсегда влюблена.
И куда не вели бы пути,
Мимо этих дверей не пройти.

Мы с тобою, как два близнеца,
И не будет такому конца.

Дым от свечки плывет к потолку,
Пляшут тени, скользя и кружась,
Желтый месяц лежит на боку,
Создавая с несбывшимся связь.

Но оно не исчезло совсем,
Тонет в ветре и прячется в дождь,
Терпким ядом привычных проблем
Это призрачный мир не возьмешь.

В каждой щели и каждом углу,
Стоит сумеркам вторгнуться в дом,
Стоит только поставить иглу
На пластинку, забыться вдвоем.

Стоит только расправить сирень
В старой вазе с прозрачной водой,
Стоит тень навести на плетень,
Когда месяц совсем молодой.

А из старой тяжелой луны
Молотком понаделали звезд…
Вот тогда нам с тобой суждены
Эти игры и тайны всерьез.

Как рыдает, как плачет струна
Старой скрипки, забытой в ночи!
Ты забудь, что сегодня война,
Просто слушай печаль и молчи.

В этом чистом потоке плыви,
Будто рыба, вперед и вперед,
И зови, и храни, и лови
То, что время, играя, дает.

На каких-нибудь десять минут
Наша жизнь на струне замерла,
И клинков, и кольчуг не куют,
И застыла в полете стрела.

Даже ветру суровому лень
Прилетать из неласковых стран,
Пусть аллею затянет сирень,
А сирень увенчает туман.

Плачет скрипка и плачет букет,
На столешнице – смерть лепестков…
Лишь прошедшего сумрачный след
Тускло тлеет в ущельях зрачков.

Рассвет окутал комнату, а звуки
Украл туман. Немного до пяти.
Любовная тоска и страх разлуки,
Как змеи, могут в норы уползти.

Был мой короткий сон приправлен ядом —
Как кушанье, что повар королю
Несет в холодный зал. Одна отрада —
Заснув в аду, глаза открыть в раю.

Смущают разум мой и дразнят черти,
А в сердце то ли рана, то ль дыра…
Я снова, как гимнаст, у края смерти,
Над пропастью булыжного двора.

Вращение небес и лиц круженье,
И пот залил глаза, и в пальцах дрожь,
Но с бездною закончится сраженье,
Когда ты вновь к груди меня прижмешь.

Отступят пустота и холод ночи,
Ледышки фонарей и плач сирен.
Как часто на любви я ставлю точку,
А ты не страсть, ты жизнь даешь взамен.

Как много странных в комнате людей,
А тот, кто, загрустив, застыл у входа,
Нуаровый меж белых лебедей,
Похож лишь на ночную непогоду.

На ветра пробужденного порыв,
На ливень, на грозу, на вспышки молний,
Какой-то в нем огонь, и дым, и взрыв,
И бледное лицо в тисках ладоней.

Он словно бы начерчен на стене
Забытого и древнего строенья,
И дразнит разум твой, и близок мне,
Как каждая строфа стихотворенья.

Художник давний графике служил,
А может рисовал пером и тушью,
Но рук ему, как надо, не сложил
И филином он вырвался наружу.

Теперь его уже не подстрелить.
Бессильны и костер, и наконечник
Стрелы, вспоровшей ночь. И жизни нить,
Связавшись, протянулась в бесконечность.

Теперь он царь моей, твоей судьбы,
Отвергнувший все гимны и даренья,
Он ранит шелк сердец, ласкает лбы
И смахивает с щек пожар осенний.

Когда он жил и где – в последний раз,
Не надо мне гадать. Свой морок смутный
Я вижу каждый день. Он выбрал нас,
Воспользовавшись слабостью минутной.

Он все возьмет. Он нас опустошит.
Заставит отстрадать святым недугом
Израненной в боях своей души,
А после увенчает нас друг другом.

Одарит нас, а, может быть, простит
За то, что мы, нырнув в свою влюбленность,
Не можем эту чашу с ним нести,
Тяжелую от бед и брызг соленых.