Олег Северюхин - Я вас поглажу мягкой лапой

Наливайте, ребята, полнее
За любовь и достойных вас баб,
Возвращайтесь вы к ним поскорее,
Хорошо, что о вас не скорбят.

У белого мишки черная шкура
И белые мысли рождались под ней,
Но белые мысли на белой натуре
Не видны в отсветах полярных ночей.

Не сменит цвет шкуры коварного нрава,
Считает своим, что за Кругом лежит,
И нет для медведя полярного права,
Увидишь его – затаись и лежи.

А если имеешь с собою винтовку,
Тебе все равно, что за шкура на нем,
На лыжах встань прямо, наизготовку
И встреть его мощным прицельным огнем.

И даже сраженный медведь затаится,
Он очень опасен, способен на все,
Не надо с разбегу к добыче стремиться,
Замкни навсегда его жизни кольцо.

Под разною шерстью есть черная шкура,
У многих знакомых нам с вами людей,
И нам не исправить такую натуру,
Небесный охотник придет, не злодей.

Лаура нежному Петрарке
Писала странные стихи,
О том, что мерзнет, когда жарко,
И про свершенные грехи.

Назвать стихами это трудно,
Ее никто не научил,
А поиск рифм ужасно нудный,
А белый стих и прост, и мил.

Писал Петрарка для Луры
Как для принцессы-чужестранки,
А во дворе гуляли куры,
В земле копаясь спозаранку.

Сейчас нас утешает, что сонеты
Писать умели лишь поэты.

Мне снился дивный сон в стихах,
Ходил по лестнице из мрамора,
Катался на ритмических ухабах,
И тайно все снимала кинокамера.
Вот статный римский император
На трон из яшмы обратил свой взор
И древний с золотой иглой собор.
Дацана добрый дух угнал туман,
И грусть связал в затейливый узор,
Старушек всех отправил по домам.
Разгладил крылья мокрым бабочкам,
И мед разлил по винным бочкам,
Смахнул слезу с ресниц у дам,
И сено накосил гуляющим коням.
Поэты длинным черным клином
Отправились на юг за вдохновеньем,
И ветер чудный, легким дуновеньем
Им помахал из печки шедшим дымом.
Потом приснился целый склад ума,
И здесь не обошлось без кумовства,
Ум раздают к блестящим орденам.
Все двери распахнулись настежь,
И вышел пьяный главный канонир
Стоящей на сносях в порту «Авроры»
И как в копейку вдарил в спящий мир
Музея-корабля проснувшийся калибр.
Вновь на трибуне Маяковский, поэт,
Бунтарь и хулиган, и Блока свет
Мигает ровно нам «Двенадцать».
И в череде людей на фоне света
С бородкою и сущностью черта
Шагает муза в гости к нам…
Проснулся я, открыл свои глаза,
Смотрю по сторонам – такая проза,
Не по душе мне в жизни тормоза,
Мне весело, когда гремит гроза.

Снова старые храмы мы строим
Будто мир повернуть хотим вспять,
Может, так восстановим и Трою
И царей, чтобы всем управлять.

Мы не станем от этого лучше,
Свет свечи не зажжет свет в душе,
И ковчег наш рассохся на суше
И все твари не твари уже.

Нам еще бы устроить Россию,
Каждый в ней гражданин, патриот,
Мы людскую разбудим стихию
И заснувший в том веке народ.

С натугой читал этикетку,
Искусство, изящная рифма,
Нашел бы кто от похмелья таблетку,
Не снять мне остатки вчерашнего грима.

Орлам для полета кровавое мясо,
Без бензина не едет машина,
И не бывает веселья без пляса,
И смотрит на нас издали образина.

Мы мчимся, плывем и парим в облаках,
Плюем мы на все заботы,
Мы держим мир в своих руках,
И нет дня прекрасней субботы.

Посадка не скоро, налей-ка, товарищ,
За тебя, мой друг у мангала,
Хороший шашлык нам прожаришь,
Чтобы душа от счастья визжала.

Нам завтра в земную грязь
Залезать по колено, по грудь, по уши,
Запомни стихов моих пьяную вязь
Или просто не слушай.

Я стихи вам пером нацарапаю
О деревне в глуши старорусской,
Стеарин с моей свечки капает,
День остался полоскою узкой.

Раньше жил в городах боярских,
На балах танцевал и пиры пировал,
И служил я в полках гусарских,
И мундир на себя голубой одевал.

Только кончилось все в одночасье
Из-за первой любви безответной,
Я увидел ее на причастье
В храме царском на месте заветном.