Игорь Соколов - Великой тайной светится Любовь

Живу в мираже,
Прозябаю на крыше,
И местность в душе
Становится выше…

Иллюзии – старт,
Реальности – финиш,
Мой страстный азарт,
Дальше носа не видишь…

Все стало другим,
Спираль в Бесконечность,
Растянута в дым
Живая беспечность…

Стою на краю
И не чувствуя веса,
Живу как в раю,
Но знаю, что пьеса…

Имеет финал,
Как и начало,
Мир, идеал
Все в мгновенье пропало…

И опять в мираже,
Прозябаю на крыше,
Но тянет уже
Потемней и пониже…

Поближе к земле,
К своим же останкам,
К любимой во мгле,
Ко всем теткам и бабкам…

Гниют не они,
А безумные мысли,
Ненастные дни
И несчастные жизни…

Все кучкой сложились
В могучую стать,
Чтоб снова на милость
Людей убивать…

За призрак идеи,
Звон жалкой монеты,
Вот жуть панацеи,
Мечты не допеты…

Но там мир вдали
И за сказочным краем
Лоном любви
Чудо вновь раскрывает…

Человечество спешит судьбе навстречу,
Я разглядел в движенье повторенье
Все то, что было, – отразилось в речи, —
Одно бессмысленное головокруженье…
Вот он символ всякой странной жизни,
Мы брошены иль ползать, иль летать,
Но ковыряясь в грязи или в выси
Все равно до смысла не достать…

Вот отчего грустит отчаянно священник,
И с Цикенбаумом, со мною водку пьет,
Мы над Окой сидим, разглядывая тени
От облаков, плывущих словно наш народ…
Такие ж профили, расплывчатые лица,
Изменчивых уродцев хоровод,
Однако хорошо хоть раз напиться, —
Цикенбаум говорит и водку пьет…

Его целуют сладостные девы,
Священник гладит их исподтишка,
И льются нежные напевы
На небо прямо с детского горшка…
Вот оно, профессора потомство,
Цикенбаумы в пеленках, во плоти,
Однако в детях нет совсем уродства,
Как будто ангелы на землю к нам пришли…

И задержались в наших жалостных объятьях,
И голосами проплывая над Окой,
Поют о том, что все мы сестры, братья,
И уходим все в неведомый покой…
Так шептал сквозь слезы благостный священник,
И девы слезы, молча, проливали,
И Цикенбаум говорил лишь, – понедельник
Раскрылся нам закатом и печалью…

Но все же, что-то здесь прекрасное и было,
В горящих страстью лицах и в словах
Сияла чудная таинственная сила,
Оживляя вновь безумный прах…

Все относительно, – во мраке душных комнат,
В гробу под покосившимся крестом,
В песочнице с совком еще ребенок, —
Я Тайну ощущал со всех сторон…
Под деревом в дожде и на болоте,
И на холме высоком у реки
Бывал задумчив часто и бесплотен, —
Я легкой тенью улетал, – мои шаги…
Вонзаясь в небо, тут же исчезали
За жизнью тех, кто не оставил здесь следа,
В волшебном Образе таинственной печали,
В покое храма под защитою креста…
Под куполом, сливающимся с небом,
Под ангелом, срисованным с меня,
И даже в лоне самой сладкой девы,
Весь в ощущении божественного сна…
Я чувствовал в бескрайнем мирозданье
Какой-то свой единственный причал,
Я плыл к нему, измученный незнаньем,
Мой взрыв внутри звучал как Баховский хорал…
Я с Иоганном вместе поднимался в небо
По омовению живущих в сердце крыл,
Со мною выросших из сладостного плена,
Из лона матерей, из тьмы могил…
Еще не вырытых, но уже втайне бывших,
Впуская мир в невидимый свой дом,
Кто он, создавший это странное затишье
В гробу под покосившимся крестом…
Не я, не Он, и даже не Всевышний,
Забывшийся в творении земном,
Он мне казался чудом, но излишним,
Осенивший всей ничтожности закон…
Он отражен был поворотом наших судеб,
Принимая форму вечного ключа,
Он раскрывал пороки жалких судей
И пальцев дрожь слуги и палача…
Вот роли, вмиг доставленные ветром, —
Кто их поймал, в сценарий сам вошел,
С тоскливым ангелом я плыл по белу свету,
Не пытаясь вжиться в собственную роль…
Но исподволь сама будто мечтанье,
Она меня впускала в миражи,
И с девой нежной в страстном обладанье
Я пролетал мгновений этажи,
И превращал существованье в привыканье
К звучащей в Образе моем безумной лжи…

Ужасная картинка отторженья,
но где оно, прекрасное спасенье,
неужто где-то там в других мирах
вновь расцветет наш злополучный прах…
Ах, ах, с улыбкой на устах,
я провожаю ангелочка света,
и видя крыльев призрачный размах,
вновь ощущаю всю бессмысленность привета…
Ведь он придет обратно, но меня,
неужто извлечет он из огня,
вернет мне память с нежным лоном девы,
отбросит камень, панихидную напевность,
и снова даст любить всю ночь ее,
из многоточий тоже бытие…
нас снова будет опускать в пожар крушенья,
и тот же грех и боль разоблаченья…
нас приведут к лежанию во прахе…
о, где мои безумные девахи…
нет, до свиданья, ангелочек света,
не нужно мне прощального привета,
уж, если дашь бессмертия, тогда
и загорится моя яркая звезда…
и день, и ночь огонь проникновенья
распотрошит безумие забвенья…