То — совсем поутру,
То — в двенадцать часов пополуночи,
Проходя по путям,
Под раскаты грохочущих труб,
Я опять узнаю
Тех, которые больше не юноши,—
Мужская упрямая складка
Легла возле губ.
Я их вновь узнаю
Среди сабель и пик эскадронов,
В тихом дне типографий
И в сумраке угольных шахт,
Прохожу торопясь,
Только за плечи запросто тронув,
Как в походном строю,
По команде ровняя свой шаг.
Сразу буря берет нас
И снова выносит на берег
Пятилетки, труда
И заводских ударных бригад.
Поколение наше
Берет все барьеры Америк,
Сто дорог впереди,
Ни одной не осталось назад.
Но, ровесники бури,
Сыновья трудового народа,
Если грянет война
И в полях заклубится метель,
Мы готовы опять
К перестрелкам большого похода,
Мы начистим штыки
И привычно скатаем шинель.
1929
Провинциальных адвокатов сон
И журналистов домыслы слепые:
В парламентский высокопарный сонм
Должна вступить торжественно Россия.
И в чехарде страстей и министерств,
Эсеровских, кадетских, беспартийных,
Рассвет глухие заводи отверз
И тихий гром кружился на куртинах.
Еще фронты, братаяся и мучась,
Летят вперед, и даже сводки те ж,
Но решена демократии участь,
И генеральский рушится мятеж.
Над митингом,
Где черный ворон каркал,
Лишь пропуск «Буря»
Можно пронести,
Трамвайного заброшенного парка
Перекрестились за полночь пути.
А вечерами в полотняном цирке
Ораторы о мире говорят,
И по рядам мелькают бескозырки,
Солдатские фуражки шелестят.
Фронты гремят, — утрами золотыми
Еще идут дозоры вдоль траншей,
Но реет имя Ленина над ними
И с каждым днем становится родней.
И давний месяц в памяти не стерся:
Тогда один, в холодной тишине,
Среди гранитных улиц Гельсингфорса
Скрывался Ленин в финской стороне.
Но город тот с широкими прудами,
Скалистый берег с дикой крутизной,
Где без вестей томился он ночами,
Ему казался каторгой немой.
И падают в ненастный день осенний,
Как листья с лип, листки календарей,
И каждый день друзей торопит Ленин:
«Настанет час — и в Выборг поскорей…»
Там по утрам поют дожди косые
И веет ветер с ладожских полей,
Там брезжат зори ранние России, —
Ее цвета на реях кораблей.
Не торопясь, ночь патрули расставила.
Огни в лесах предчувствием томят.
Перк-Ярви, Мустамяки, Райвола —
И по озерам — путь на Петроград.
Он улыбался: кончится невзгода,
Немного дней — и пройдена черта.
…………………………………
Тогда сентябрь семнадцатого года
Рядил сады в багряные цвета.
1929, 1939
Зеленая пена
Кипит под винтом,
И мы по заливу
Неспешно плывем
Туда, где огни
Отдаленного форта
Встают за оградой
Военного порта,
Где реял бушлатами
Синий прибой,
Где умер за волю
Матрос молодой.
Там ходит по взморью
Теперь пароход,
Гудит он, как будто бы
Друга зовет.
Тому пароходу
Большому давно
Матроса погибшего
Имя дано.
1929
Ведь я из первых, кто, свирепость
Стихии взорванной познав,
По капле пью заводский эпос,
Заветный выговор застав.
И с песнею, с родной заставой
Сдружились дальние края, —
Матлота выморочной славой
Проходит молодость моя.
Она беглянкой светло-русой
Кадриль ведет, оторопев.
Иду за ней, иду, чтоб слушать
Неумолкаемый напев!
1929, 1939
Переулки с Арбата к Пречистенке.
Сонный ястреб ударил крылом.
Там бродяги слонялись и странники
И мусолили карты в три листика,
Пахли веником старым предбанники,
Ползаставы сносили на слом,
И шатала давнишняя мистика
Эти темные сны о былом.
Старый быт, над проулками реющий,
Тупики в невозвратную рань.
По базарам лабазы с крупчаткою,
А в трактирах напев канареечный.
Странник песенку выведет шаткую
Про старинную Тьмутаракань
На просторы зари вечереющей,
Где подрамники греет герань.
Вот густая, хмельная, морозная,
Небывалая та тишина.
Ночь пройдет, как упряжка
порожняя,
Звезды высыплет мельче пшена.
Читать дальше