Ричард Овери - Сталин и Гитлер

Логика этих рассуждений может поставить вопрос о том, возможны ли вообще попытки характеризовать какую-либо из двух партий как тоталитарную, как это в действительности и происходит 117. Это именно тот термин, который часто используется неверно. «Тоталитарный» не означает, что эти партии были «тотальными» в прямом смысле этого слова, вобравшими в себя всё или владевшими всеми возможными полномочиями; он скорее подразумевает то, что эти партии были озабочены жизнью целиком всего общества, в котором они функционировали. В этом узком смысле слова оба движения действительно выражали тоталитарные устремления и никогда не были обычными парламентскими партиями. В общественной жизни этих стран оставалось очень мало сфер деятельности, которые бы находились вне партийного контроля или не были бы вынуждены координировать свою деятельность с партией, опасаясь того, что в противном случае будут уничтожены. Население находилось, по собственной либо против собственной воли, под непрерывным наблюдением со стороны партии. Характерным примером тому служат партийные мероприятия, организованные в Верхней Баварии в 1939 году, в которых, как было установлено, участвовало до 70 % всего населения региона 118. Партийные работники должны были совершать визиты в партийные ячейки и в семьи на регулярной основе. В Советском Союзе районные инструкторы имели приказ посещать партийные ячейки ежедневно, чтобы быть постоянно информированными о жизни каждого населенного пункта. Один инструктор в сельском районе отрабатывал десятидневный цикл визитов, за этот период ему надо было посетить от двух до трех населенных пунктов и останавливаться в каждом из них на три-пять дней, навещая каждую ячейку 119. Столь напряженный график требовал от каждого партийца исключительной преданности делу. Эти графики следовали из инструкций партии, желавшей быть непрерывно включенной в процесс мобилизации и организации населения, но прежде всего стремящейся к укреплению уз, соединявших население окраин с политическим аппаратом в центре.

Статистики, позволяющей судить о том, насколько успешно или, напротив, безуспешно протекал этот процесс мобилизации, нет, однако можно не сомневаться, что партия требовала самого широкого и добровольного участия в нем всех своих членов, так же как несомненно и то, что в этом мероприятии без всякого энтузиазма принимали участие и недовольные и инакомыслящие, тогда, когда их к этому принуждали. Не стоит преуменьшать и роль партии в обеих диктатурах. Здесь важно подчеркнуть, что партии имели возможность доминировать на местном и общенациональном уровне вне зависимости от критики со стороны общества и независимо от степени их непопулярности у населения. В обеих системах альтернативы, имманентной партийной жизни, не существовало. Обе партии были открыты для публичных упреков и жалоб, если их члены нарушали свои собственные стандарты поведения или злоупотребляли положением, однако публичное признание нарушений редко следовало автоматически. Когда молодой лейтенант НКВД, находясь в отпуске в деревне в Калининской области, обнаружил, что местными колхозами руководит группа постоянно пьяных коммунистов, распределявших рабочие места среди своих родственников, он немедленно сообщил об этом районным органам партии, но те отказались обсуждать эту ситуацию. Тогда он пошел дальше и обратился в областные органы, где ему рекомендовали отнестись терпимо к пьянству и непотизму, так как колхоз намного перевыполнил свой план 120. Понятия «мы» и «они», возникшие в процессе формирования, часто ни на чем не основанного, элитного менталитета среди членов партии, несомненно, существовали в среде беспартийного большинства но выхода для выражения более широкого неприятия партийной власти и способов избежать опасных последствий для тех, кто настаивал на своем, не существовало 121.

Нет сомнений, из двух систем тотальность германской системы была более всеобъемлющей. У партии здесь был более стабильный корпус активистов с более высоким уровнем образования; с географической точки зрения германское общество было более компактным; повсюду здесь бурлила яркая и широкая общественная жизнь, привязанная к партийной машине. Для средней германской семьи регулярные контакты с молодежными партийными группами, местными членами СА, партийными сборщиками пожертвований или женскими ассоциациями были неизбежны. Партийные символы и язык проникали во все сферы жизни. Воодушевляющие партийные лозунги и баннеры свисали со стен всех заводов и учреждений, украшали партийные здания. Присутствие партии было видимым и настойчивым. То же можно было бы сказать и о партии в Советском Союзе, за исключением того, что у нее не хватало персонала, чтобы охватить всю огромную территорию СССР. Миллионы людей на окраинах страны встречались с коммунистами в лучшем случае периодически. В городах партия предлагала народу скудный набор, состоявший из политической культуры, образования, работы для молодежи и волонтерства по гражданской обороне, перемежающихся для разнообразия с фестивалями и визитами партийных функционеров. Она была достаточно на виду, однако только начиная с 1950-х и 1960-х годов все более широкая, тщательно спланированная культурная жизнь партии стала реальностью на общегосударственном уровне. Коммунистическая партия находилась в выгодном положении благодаря тому, что на огромном пространстве новой России отсутствовала какая-либо альтернативная культурная и институциональная жизнь; претензии же Германии на тотальность звучали в контексте общества, в котором до 1933 года было огромное множество альтернативных вариантов выхода. В этом и состоит объяснение того, почему национал-социализм был настолько более суровым и требовательным. Коммунистическая Германская Демократическая Республика, основанная в 1949 году, своей организационной структурой была больше обязана структуре и ценностям национал-социалистической системы, которую она сменила, чем советской системе, которой она подражала. Во всех трех системах партии, будучи интегрирующими, надзирающими, убеждающими и понуждающим силами, фактически служили инструментом прикрепления населения к диктатуре.