Ричард Овери - Сталин и Гитлер

Юридические инструменты, необходимые для применения политических репрессий, были получены в результате принятия 21 марта двух законов. Первый касался того, что называлось «злостными сплетнями», то есть распространения пораженческих настроений и деморализующих слухов, сплетен, порочащих политических деятелей или партию, а также замечаний, могущих вызвать «сложности в международной политике». Все эти деяния, использованные с целью обуздать политический критицизм, полагаясь на туманность формулировок, предполагали длительное заключение, а в исключительных случаях смертный приговор. В тот же день режим учреждил «особые суды», имевшие право рассматривать дела, связанные с политическими преступлениями, перечисленными в чрезвычайном законе, не ограничивая себя обычными юридическими процедурами. Эти суды не были абсолютным новшеством: особые суды для расследований политических беспорядков существовали еще в период между 1919 и 1923 годами. Вкупе с чрезвычайными законами, они стали одним из важнейших инструментов, позволивших режиму обойти действующую законодательную систему и навязать собственную форму «народного» правосудия. Особые суды могли работать в ускоренном темпе, обходиться без обычных процедур, предписанных для защиты, и ограничивать возможности апелляций. К 1935 году их было 25, разбросанных по всему Рейху 33. 24 апреля 1934 года был учрежден особый Верховный суд с центральным офисом в Берлине, которому предстояло рассматривать наиболее важные дела, связанные с изменой и предательством. Народный суд [Volksgerichtshof] был отдан под руководство Отто Тьерака, одного из многих германских судей, вступивших в партию перед 1933 годом. Жестокий и несдержанный, он не питал особого уважения к традиционной законодательной системе. В его руках Народный суд стал инструментом политически узкого правосудия 34.

Между тем у диктатуры все еще не было своей тайной полиции. В первые месяцы режима существовавшие до этого департаменты полиции избавились от известных политических оппонентов; многие добровольно занимались преследованием левых радикалов задолго до прихода к власти Гитлера, и они не нуждались в особом поощрении, чтобы воспользоваться более широкими полномочиями, которые им предоставляли чрезвычайные законы. Один из таких деятелей, молодой прусский детектив по имени Рудольф Дильс, предложил Герингу преобразовать Прусское управление в новую тайную полицию. 26 апреля 1933 года Тайная государственная полицейская служба [Geheime Staatpolizeiamt] была формально основана с Дильсом в качестве ее первого директора. Акроним ГПА посчитали слишком схожим с советским ГПУ. Один неадекватный чиновник предложил аббревиатуру «гестапо»; таким образом, полицейские силы стали известны как гестапо, тайная государственная полиция. 20 апреля 1934 года организация была передана в компетенцию Генриха Гиммлера, поднявшегося за год от главы отдела полиции в Баварии до руководителя полицейских сил всей Германии. Головной офис гестапо был расположен в Берлине на улице Принц Альбрехтштрассе, 8, а ее руководителем назначили брутального и честолюбивого полицейского из Баварии Генриха Мюллера. Это здание, как и здание на Лубянке в Москве, стало квинтэссенцией всей системы политических репрессий, узаконенных в 1933 году.

В первые годы режима традиционная полиция и суды продолжали играть свою роль в политических репрессиях, используя юридические инструменты, уже имевшиеся в уголовном кодексе, и борясь с преступлениями против общественного порядка и актов предательства. К началу 1935 года в стационарной государственной тюремной системе содержались 22 000 политических заключенных 35. Разница между подразделениями политической полиции и остальным полицейским аппаратом состояла в том, что первые имели право задерживать и содержать подозреваемых в предварительном заключении. Это право было дано политической полиции в первый раз в качестве чрезвычайных полномочий после пожара в Рейхстаге. Оно приобрело центральное значение для практики репрессий, но требовало более тщательной формулировки, и его необходимо было периодически возобновлять. К началу июля 1933 года, по данным Министерства внутренних дел, в предварительном заключении находилось 26 789 человек; фактически же это означало, что людей содержали в концентрационных лагерях без права на рассмотрение их дел в суде. Со стороны общественности и чиновников постоянно звучали жалобы на явные злоупотребления, которые влечет за собой такая система. В 1933 году большая часть временных лагерей была закрыта. В апреле 1934 года министр Вильгельм Фрик, нацистский юрист, которому полиция все еще продолжала подчиняться, по крайней мере в теории, опубликовал четкое руководство по «предупредительным заключениям». И хотя теперь несчастные заключенные имели право быть информированными письменно в течение 24 часов о причинах их задержания, никаких ограничений не было предусмотрено в отношении их ареста, поскольку они продолжали, по мнению властей, представлять собой «угрозу общественной безопасности и порядку» 36.