Экономический анализ глобального неравенства показывает, что «в сегодняшнем мире место рождения или проживания по-прежнему играет колоссальную роль; оно, возможно, на целых две трети определяет наш суммарный доход на протяжении жизни» 14. Лишь крошечной доле мирового населения – тем, кто поменял страну проживания в течение жизни – удается избежать исходно назначенной им судьбы, будь то благополучие или бедность. Более того, гражданство, будучи ключевым инструментом сохранения глобального неравенства, обладает огромной биологической властью. Оно запирает бедных там, где у них практически нет экономических рычагов, а продолжительность жизни крайне мала. Вот самый грубый пример: шансы достичь пятилетнего возраста у финских детей в 25-50 раз выше, чем у конголезских (опять же хоть из одного, хоть из другого Конго) 15. Но у финнов к тому же есть свобода проживать в десятках других крайне богатых стран с очень высоким уровнем человеческого развития 16, в то время как конголезцы на практике не могут улучшить свою жизнь посредством легальной миграции: их гражданство, по сути, запирает их внутри страны. Когда кто-то говорит «у нее есть своя страна, пусть убирается туда» о гражданке любой из стран мира, которые вместо прав предлагают лишь болезненные обременения, это не просто жестоко, это еще и глубоко лицемерно. Это знак бездумного согласия с мантрой суверенного равенства государств, которая предлагает нам видеть справедливость в случайности и равенство – в отчуждении. Как мы увидим на протяжении книги, преподнесение гражданства в позитивном свете практически всегда напрямую связано с ложным предположением, что все гражданства более-менее одинаковы по качеству и что все страны наделяют своих граждан более-менее полезными правами. Одна из главных целей книги – показать, что это совершенно не так и что так не было никогда.
Подобные удобные, но ложные выводы возможны благодаря политическим нарративам о самоопределении, которые игнорируют глобальное распределение экономического, политического и культурного влияния. Многие популярные теории настаивают, что политические права – единственно возможная отправная точка для обсуждения основного содержания гражданства, что подразумевает приоритет политических прав над статусом. Приятно быть идеалистом, особенно если обладаешь одним из самых элитарных статусов – а именно так обстоит дело у большинства теоретиков гражданства, в том числе всех американцев и западных европейцев, строчащих сегодня учебники. Яркое исключение – Аристотель, проживавший в Афинах в статусе метека [2] Метеки (от греч. Mstoikoi, букв. «переселенец», «чужеземец») – в Древней Греции иностранцы, поселявшиеся в Аттике на продолжительное время или навсегда. Будучи лично свободными, метеки не имели политических прав, не могли вступать в брак с гражданами и, как правило, не могли владеть недвижимой собственностью. – Прим. перев.
; его терпели, но всегда видели в нем чужеземца из Македонии 17. Необходимо признать случайный характер своих привилегий, чтобы избежать предвзятого отношения к тем, кому посчастливилось меньше и для кого все разговоры о политических правах представляются чем-то раздражающе несущественным либо совершенным притворством – особенно когда такие разговоры оправдывают ограничение доступа к более качественному
гражданству. К этой проблеме мы обратимся в главе о политических аспектах гражданства. Как мы увидим, в современном мире, как, впрочем, и пятьдесят или сто пятьдесят лет назад, признание политических прав священными – это одна из несущих конструкций в здании лицемерия, благодаря которым произвольно назначенный статус гражданина столь привлекателен и столь эффективен. Отнюдь не все страны мира, предоставляющие гражданство, – демократии. Индекс демократии, составленный The Economist Intelligence Unit, утверждает, что только 4,5% населения мира живет в условиях «полноценной демократии». В 91 стране политический режим – «гибридный» или «авторитарный» 18. Мир в целом становится менее демократическим 19. Более того, с современной точки зрения, ни одна страна мира не была настоящей демократией в золотой век националистического гражданства, когда главным нарративом гражданства, впрочем как и сегодня, была идея политической эмансипации. Разумеется, при такой деконтек-стуализации демократии нужно быть очень осторожным. Даниэле Аркибуджи прекрасно об этом говорит: «[В Швейцарии] право голоса было предоставлено женщинам (т. е. большинству населения) только в 1971 году, гораздо позже, чем, например, в Индии. Однако было бы неверным сделать вывод о том, что Швейцария не была демократической системой до 1971-го или что Индия в 1952 году была более демократичной, чем Швейцария» 20.
Читать дальше