Елена Каданева - Лишение свободы как родовое понятие и виды уголовного наказания - опыт теоретико-правового конструирования. Монография

Вместе с тем несомненным достижением УК РСФСР 1960 года является то обстоятельство, что ст. 3 впервые в истории советского права прямо указывает: «Уголовной ответственности и наказанию подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, то есть умышленно или по неосторожности совершившее предусмотренное уголовным законом общественно-опасное деяние». Не менее важное значение в этом смысле имеет и положение ч. 2 ст. 3, где определяется, что никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с Законом [76].

Это принципиально важное законодательное положение, основанное на идеях классической школы уголовного права, недвусмысленно указывало на разрыв УК РСФСР 1960 года, как впрочем и всего советского уголовного законодательства, с концепциями «социальной зашиты» и «опасного состояния личности», несмотря на существование института особо опасного рецидивиста (ст. 24.1).

Хотя положения ст. 20 УК РСФСР 1960 года провозглашали, что наказание имеет целью исправление и перевоспитание осужденных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития, отражая таким образом идеи позитивистских тенденций права, включая и отдельные идеи даже антропологического направления, тем не менее доминирующим в отправлении правосудия является принцип «nullum crimen, nulla poena sine lege».

Традиция определения в уголовном законе цели наказания восходит к первым советским уголовно-правовым актам и вполне может быть отнесена к разряду советских тенденций в праве.

Н. В. Крыленко, оценивая значение категории «цели наказания» в советском уголовном праве, писал: «Основным принципом, который должен определять собою применение любых из этих мер репрессий, является ее целевой характер, всякая репрессия должна иметь цель» [77].

Уголовное законодательство стран Запада традиционно не знает категории «цели наказания» в своем содержании, возможно, из-за высокого уровня их дискуссионности. Примерами могут служить как те кодексы европейских государств, что действуют уже давно, так и новые, например, УК Франции 1992 года и УК Испании 1995 года [78].

Исключение из общей западной традиции права в этом смысле составляет лишь федеральное уголовное законодательство США, определяющее, что выносимый судом приговор должен «соответствовать серьезности» совершенного преступления и предусматривать «справедливое наказание» за него; содействовать укреплению «уважения к закону» и служить «соответствующим устрашением», предостерегающим от преступного поведения; обеспечить «защиту общества от дальнейших преступлений подсудимого», предусмотреть общее и профессиональное обучение осужденного, его лечение или иное исправительное воздействие на него «самым эффективным образом» [79].

Представляется, что категория «цель наказания» в случае получения последней законодательного закрепления может выступать в двух значениях: 1) в качестве декларативного провозглашения, имеющего, скорее, политическое, чем юридическое предназначение; или 2) в качестве практического наставления для правоохранительных (судебных) органов по применению мер репрессивного воздействия.

Во втором случае категория «цели наказания» выполняет функцию корреляции применения репрессивного воздействия, нередко игнорирующую требования основных уголовно-правовых принципов. Цели наказания, на наш взгляд, не могут быть признаны категориями права хотя бы потому, что являются наиболее дискуссионными в юридической литературе. Кроме того, признание целей наказания категориями права неминуемо ведет к обоснованию принципа «целесообразности» в уголовном праве [80].

В этой связи представляет интерес позиция одного из ведущих историков советского права А. Эстрина, высказанная им еще в 1927 году: «Мыслимы два и только два принципиальных критерия для применения к осужденному меры уголовной репрессии: либо критерий целесообразности, либо критерий справедливости. Для марксиста, борющегося с юридическим фетишизмом, единственно приемлем первый, совершенно неприемлем второй». И далее: «Справедливость – антитеза целесообразности» [81].

Следование принципу «целесообразности» может привести к совершенно абсурдным выводам, не имеющим ничего общего с основополагающими принципами уголовного права. К примеру, профессор Н. А. Беляев, основываясь на принципе «целесообразности наказания», предлагал: «Если поведение заключенного, отбывшего полностью срок наказания, свидетельствует о том, что он не исправился, и имеется уверенность, что после освобождения он не встанет на путь честной трудовой жизни, то в этом случае соответствующим органам государства этому заключенному срок наказания должен быть продлен» [82].