Филипп Гут - Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов [litres]

Восемью днями раньше он уехал с небольшой командой «в поисках улик против военных преступников». Кроме него в состав следственной группы входили второй лейтенант, «который был очень рад, что ему разрешили отправиться вместе с ними», голландский солдат, служивший переводчиком, и водитель. «Поступили сообщения из разных источников, так что мне было легко составить план маршрута, который вел нас через Бельгию и Люксембург обратно во Францию и через большую часть Германии», – сообщал Бен.

Ситуация в последние недели войны была неуправляемой. По пути они встречали бесконечные потоки людей – в Европе происходила миграция народов. «Куда только они все могут идти?» – спрашивал себя Бен. «Молодые и старые, во всевозможных нарядах и униформах, мужчины и женщины, они брели по пыльным улицам. Кто-то нес узелки за спиной, у кого-то не было даже этого, а многие тянули за собой маленькие тележки со всем своим скарбом». Большинство из них были немцами, которые смогли бежать, когда война постучала в их двери. Они бежали от Красной армии дальше на запад. Маршем шли тысячи французских солдат, освобожденных из немецкого плена.

– Куда ты идешь? – спросил Бен одного из них.

– Домой, в Париж, – улыбаясь, ответил француз. Ему оставалось идти каких-то пятьсот километров.

Военные власти предоставляли бездомным импровизированные лагеря, грязные и необустроенные. «Все страдают от одной и той же нищеты», – заключил Бен. Скудная и нестабильная жизнь породила «новый тип морали». «Все кровати конфискуют пары, которым больше нечем заняться, кроме как обжиматься целый день. Нет ни уединения, ни абсолютно никакого стыда», – записывал Ференц свои наблюдения. Все происходило открыто, на публике. «Это разбитое на части существование прячется за видимостью смеха и пения, но какими были эти люди до этого, и какими они будут, когда вернутся к своему общественному порядку?» – задумывался он. Война принесла своего рода переоценку всех ценностей. «Я видел, как многие молодые женщины предлагали свои тела за банку бобов. Вещи, которые имели значение до войны, сейчас ничего не значат, люди проживают день за днем, и только то, что есть у них в руках, хоть чего-то да стоит».

Мрачное впечатление усугубляли картины разрушенных городов. «Нет слов, чтобы описать руины, оставленные войной», – писал Бен. Поездка через разбомбленный до основания город была сущим кошмаром. На километры вперед глазу было не за что зацепиться, кроме руин и обломков. «Так обстоят дела в Кобленце, Кёльне, Аахене, Бастони, Висбадене, Майнце и десятках других городов», – фиксировал Бен свои наблюдения. Он ночевал в некогда роскошном отеле, в той части здания, которая уцелела после бомбардировки. Там обосновались американские солдаты. Предметы интерьера, «которые, должно быть, стоили целое состояние», теперь разломанные валялись вокруг. «В винном погребе были разбиты 20 000 бутылок с вином. Мебель с резьбой ручной работы использовали для растопки». Все это было частью войны в Европе, «невиданной и, вероятно, невообразимой в Америке».

Были и светлые моменты, которые отвлекали его и вызывали улыбку. Вечером 16 апреля Бен написал длинное письмо Гертруде и рассказал о встрече с актрисой Марлен Дитрих– практически обнаженной. «Нет, я не сошел с ума», – уверял он. Дитрих выступала перед бойцами на концертах, устроенных Объединенными организациями обслуживания (ООО) Вооруженных сил, созданными по инициативе президента Рузвельта. В их состав входили различные благотворительные организации, поддерживавшие боевой дух в войсках. По словам Бена, он и звезда Голливуда остановились в одном здании: «Она на первом этаже, я на третьем. Душ находился внизу». Бен спустился по лестнице, чтобы освежиться после концерта. В тот же момент вышла дива.

– Пожалуйста, смотрите в сторону, – попросил Бен. – Иначе мне придется написать домой, что я встретил Марлен Дитрих и на мне не было ничего, кроме нижнего белья.

Длинноногая знаменитость не дала сбить себя с толку. Своим хрипловатым голосом она спросила, куда он собрался в таком виде. Он объяснил, что внизу есть горячий душ.

– И когда же я смогу принять его? – спросила Дитрих.

– Леди, – ответил Бен, – вы можете принять душ в любое время, когда только пожелаете.

Отчего-то она даже не предложила потереть ему спинку, и он пошел дальше. «Война действительно суровая штука», – отметил Бен.

В «Историях» изложена измененная версия этого эпизода. Там он зашел в комнату, где Дитрих лежала в ванной «во всем своем великолепии». «О, простите, сэр» – запинаясь, воскликнул он и выскочил из комнаты. Бен стоял на страже у двери, пока она не вышла. «Марлен улыбнулась и сказала, что ей понравилось, что я назвал ее “сэр”». Она поинтересовалась, откуда он и чем занимался в гражданской жизни. «Я ответил, что я гарвардский юрист, и Дитрих, удивленная тем, что я обычный солдат, пригласила меня сопроводить ее на ужин, который офицеры давали в ее честь». Там он сидел напротив Дитрих, и она протянула ему свою визитку. Актриса дала понять, что охотнее общалась бы с ним, чем со многими офицерами, но в конце ужина генерал Паттон предложил сопровождать ее. Была ли эта приукрашенная версия выдумкой или Бен сознательно опустил ее в письме Гертруде – кто знает.