Александр Васильев - Суд присяжных - последний шанс Фемиды. Адвокат в процессе с присяжными - стратегия и тактика защиты

Хотя, по большому счету, это не претензия к присяжным. Совершенно не претензия. Дело в том, что трудные для понимания юридические термины и обороты, вообще-то, не должны перегружать составляемые следствием доказательства. Так, например, многие из практикующих адвокатов, полагаю, могут привести примеры совершенно диких косноязычных протоколов допросов свидетелей и подсудимых, когда следователь фиксирует в них только те обстоятельства, которые имеют значение для формулы обвинения, да еще и тем канцелярским языком, которым оформляются только официальные бумаги. Так и получаются протоколы допросов, в которых какой-нибудь забулдыга с четырьмя классами образования и без определенного места жительства, изъясняется высокобюрократическим штилем: «Я имел умысел на лишение жизни гражданина Сидорова, при этом я желал причинить ему множественные телесные повреждения и осознавал, что они влекут за собой особую жестокость содеянного». Мог ли «Иванов» убить «Сидорова»? Да, безусловно. Но мог ли он рассказать об этом таким юридическим новоязом? Да никогда в жизни! Следователь, фиксируя его показания, должен был записывать именно то, что «Иванов» отвечал, а не «пороть отсебятину» (формально — юридически грамотную, но фактически — совершенно неправдоподобную), и только потом, в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого, следовало бы «перевести» показания «Иванова» на юридический язык.

Читая это творение, профсудья, умудренный многолетним юридическим опытом, никаких противоречий «не заметит». «Иванов» это следователю сказал, где нужно протокол подписал, адвокат-назначенец рядом сидел — потолок разглядывал — так что все нормально, доказательство допустимое и достоверное, а значит кладем его в основу вывода о виновности «Иванова». Совершенно не так рассуждает не имеющий «юридических шор» присяжный заседатель. Услышав и осознав эту чудовищно-формалистское «признание», он невольно смутится от использованных фраз и полного их несоответствия сидящему перед ним подсудимому. Ну а если после этого сам подсудимый заявит, что «признание» из него выбили (и судья с прокурором тут же устроят истерику на тему незаконного давления на присяжных), то у присяжного все начнет расставляться на свои места. «Признание», написанное не языком подсудимого (да и вообще не человеческим языком), да еще и не подтвержденное в суде — присяжный вряд ли сочтет это за достоверное доказательство вины. А уж если кроме этого признания других доказательств нет и не предвидится, да прокурор с судьей в ходе процесса систематически демонстрируют присяжным откровенно хамское поведение в адрес подсудимого и его защитника, то можно считать, что оправдательный вердикт наполовину вынесен.

Так что в данном случае задача защитника — обратить внимание присяжных на эти несуразности, показать на что именно надо обратить внимание, какие вопросы задать самим себе. Вырвать их из мира иллюзий, существующего под лозунгом «Просто так у нас никого не сажают».

Нету ли угрозы для общества, если присяжные оправдают виновного? Ну есть, конечно, хотя адвокаты считают, что лучше оправдать десять виновных, чем осудить одного невиновного. Но виноваты ли в этом всем присяжные заседатели, да и вообще институт присяжных? Конечно же нет! Виновата круговая порука «государевых мужей», начиная от халтурщика-следователя, которого покрывает начальник следственного подразделения (потому что других специалистов у него нет), далее в цепи — такой же прокурор, систематически подписывающий подобную ахинею в суд, и, наконец, люди в мантиях по этой ахинее на гербовых бланках отправляющие в лагеря подсудимых (в том числе невиновных). Они замыкают сбой «правоохранительный» круг. Так в чем же тут вина присяжных, стремящихся разобраться в деле по совести?

Перед отечественными правоохранительными органами давно стоит «дилемма Глеба Жеглова» — можно ли сфальсифицировать доказательство, когда ты уверен в том, что перед тобой преступник? Но даже если конкретный опер уверен, что перед ним преступник, то откуда такая уверенность возникнет у присяжных? И второй вопрос: а почему они в таком случае не должны быть уверены, что опер, фальсифицирующий доказательства, не еще больший преступник?..

Вот такие грустные размышления навевает необходимость раскрыть тему изучения доказательств в ходе суда присяжных… Что ж, это было лирическое отступление, а теперь переходим к прозе жизни.