Александр Чучаев - Уголовно-правовые проблемы охраны власти (история и современность). Монография

Я. Г. Есипович, полемизируя с В. Линовским, наоборот, обоснованно обращает внимание как раз на неопределенность многих санкций, и в первую очередь за преступления против власти («как государь укажет», «учинить жестокое наказание» и т. д.), характерную жестокость наказаний («наказати без пощады», «нещадно», «безо всякия милости» и др.). «Цель устрашения при наказании присутствует и в Уложении, как и в других современных законодательствах», – пишет Я. Г. Есипович [266]. Эта необычайная суровость видна и в отношении закона к подозреваемому в преступлении: Уложение «всегда охотнее верит виновности, чем невиновности подсудимого: виновности оно поверит и на слово, а чтоб усомниться в ней, оно предписывает пытать “и в первые и в другие и в третии накрепко”» [267].

Смертная казнь предусмотрена Уложением за ряд преступлений, и в первую очередь за посягательства на царя, деятельность институтов государственной власти и ее представителей [268], причем сроки приведения приговора в исполнение и процедура казни (например, ее публичность) зависели от характера преступления. Государственных преступников казнили вскоре же после постановления приговора.

В дореволюционной литературе давались разные оценки как Соборного уложения в целом, так и его норм, имевших цель охраны власти. Например, В. Линовский очень высоко оценивал данный акт. Он, в частности, писал: «Значение Уложения, как уголовного кодекса, чрезвычайно важно: в нем встречаем выражение борьбы начал римского права, принесенного из Греции после того, как Россия была озарена светом христианского учения, с началами уголовного права, развившимися в возрожденной Европе. Борьба этих двух начал составляет отличительную черту древнего русского уголовного права не только до Уложения, но до Воинских Артикулов, с изданием которых начинается новый период для русского уголовного права – период, в котором Великий Преобразователь России познакомил отечество наше с результатами трудов итальянской и немецкой практики. Соединение Уложения с Воинскими Артикулами поставило уголовное право в России на высокую ступень, так что эти два кодекса долго удовлетворяли требованиям своего времени…» [269].

Более критично оценивает Уложение, например, Г. Г. Тельберг, пожалуй, первым указав на собственно пробелы законодательного акта, в том числе в охране власти уголовно-правовыми средствами. Так, он насчитал несколько пробелов:

во-первых, московское право не восприняло принцип nullum crimen sine lege , в связи с этим Уложение допускало аналогию, а вернее – возможность выбора ответственности за политическое правонарушение по усмотрению власти;

во-вторых, указанный выбор определялся целью уголовного закона; поскольку целью уголовно-правового воздействия выступало устрашение, то законодатель указал в Уложении лишь наиболее тяжкие преступления, караемые сметной казнью;

в-третьих, в таком решении имелся политический расчет: включив в Уложение политические преступления, совершение которых влекло смертную казнь и конфискацию имущества, законодатель тем самым облек в законную форму личный царский произвол в определении тягчайших преступлений;

в-четвертых, сказанным выше объясняется подбор преступлений, включенных в гл. II Уложения; был прямой политический расчет обойти молчанием наказуемость «непристойных слов»; если бы подобного рода деяния были описаны в законе, то это могло бы стеснить произвол царской власти, непосредственно осуществлявшей по таким делам «правосудие».

С точки зрения современного уголовного права можно сделать следующий вывод: Соборное уложение отражает требования дворян и посадской верхушки, которые вытекают из условий развития русского феодального государства XVII в., законодательно закрепляет усиленную уголовно-правовую охрану царской особы и господствующих сословий.

Соборное уложение 1649 г., новоуказные статьи продолжали действовать в начале XVIII в., но многие законодательные установления XVII в. после проведенных государственных преобразований фактически потеряли силу, к тому же и применявшиеся нормативные акты уже не в полной мере соответствовали складывавшейся абсолютной монархии.

П. С. Ромашкин обращает внимание на законодательную активность Петра I (1672–1725), в том числе в области уголовного права [270]. Достаточно сказать, что за период его самостоятельного правления (с 1689 по 1725 г.) издано только 392 указа уголовно-правового характера или в среднем по 14 в год. Кроме того, многие уголовно-правовые нормы содержались в других актах, посвященных регулированию иных отношений (например, Генеральный регламент 1720 г. и др.) [271].