Константин Арановский - Правление права и правовое государство в соотношении знаков и значений. Монография

На Континенте же право и справедливость не замкнуты в рамках правосудия и даже господствуют над ним. Справедливость вернее ищут и распознают в изъявлениях «законодательной воли», в распорядительном исполнении, полагаясь больше на них, чем на средства судопроизводства, которые в защите справедливости необходимы, но в том, как излагать и понимать право считаются вспомогательными. Так что по смысловому объему не только Rechtsstaat , но и Justizstaat определенно отстоят от английского jural state . В семантических ударениях они подразумевают больше, чем правосудие, и делают упор на справедливость руководящую, не растворенную в судебных случаях, изложенную и понятную в законодательной подаче, нежели в отправлениях правосудия по разобщенным судебным случаям. Стало быть, по смысловой протяженности (понятийной емкости) континентальное справедливо-правовое государство – Justizstaat к англосаксонскому jural state ( юстиционному государству ) не приравнять даже в прямом его значении. Через эти выражения правление права с правовым государством нельзя ни сблизить, ни, тем более, довести до равнозначности. У правового государства есть хороший перевод – law-governed state , но и это не самое распространенное выражение, к тому же далеко не равнозначное rule of law .

Значение состоявшихся идиом и слов не произвольно, потому что его определяют и навязывают законы их структуры, звука, смысла, а с ними мировидение, стиль жизни, распространенные образы и все прочее, что укоренилось в народе носителе языка и культуры под влиянием направляющих ценностных тяготений, из веры в право . На ней, между прочим, и покоятся догматы правления права , а следом – правового государства , и не только они.

Веру в право люди взяли из опыта жизни, длящихся впечатлений, в подозрениях, ассоциациях и прозрениях, намекающих или убеждающих во взаимосвязи предметов и явлений вплоть до их всеобщей зависимости от могущества и неотвратимости естественных и социальных сил и законов, времени и стихии, природных и рабочих циклов, смерти и судьбы, включая сюда рост организмов и обществ, неотвратимый прогресс и упадок, непроизвольные очередности в распределении тягот и благ, структурную двойственность (бинарные оппозиции) в мышлении, языке, в общественных установлениях. Все это люди видят или угадывают в неясном осязании или в пристальном к ним внимании, в почитании и страхе перед ними. Кажется, что они способны покорять, навязывать, сокрушать и, однако же, направлять, умножать в человеке силы, когда тот не противится течению судьбы, берет сторону закона и дает его господству исполниться себе ли во благо или на беду, но во всяком случае неуклонно. Такая покорность в существе своем не унизительна, поскольку перед ней несокрушимая сила, наполненная равнодушным достоинством. Если даже смертным иногда покоряются, не роняя при этом достоинства, когда они сильны и благородны, то тем достойнее следовать силам, когда их справедливая мощь не имеет лица и уже поэтому не может унизить, как унизил бы ближний 21. Так в германском эпосе герой следует неотвратимой судьбе, которая ведет его к славе и в трагическом исходе не отнимает достоинства 22.

Вера закон примыкает к магическому мировидению, происходит от него и в нем развивается 23, пока не сложилась и не развилась еще религия и пока человеку еще не ясно, довлеет ли над миром духовная чья-нибудь мощь и воля 24, не говоря уже о государстве. Здесь закон вместе с судьбой не столько знают, сколько чувствуют, держат в области тайны, испытывая на себе, замечая в действии, и лишь частью потом «рассекречивают» 25, чтобы высказать, запомнить и записать, как, например, в двенадцати римских Таблицах. В мировидении этом право или закон чувствуют и представляют в образе неумолимой и, возможно, телесной силы – уже не безжизненной, но еще не вполне духовной и то ли безликой, то ли с неполным, стертым лицом, как стерто оно или вовсе отсутствует, например, в изображении символов плодородия либо ранних бездушных идолов-предбогов. Эта сила, в частности, себя являет в посланиях-фемидах, озарявших судействующего шамана, волхва, посредника или священнодействующего царя 26в его общении со стихиями, духами и античными божествами, а потом и в образе Фемиды, которая охватит и поглотит фемид 27именем и ликом своим, но, впрочем, и сама носит повязку, чтобы зрение не слишком одушевляло и не мешало закону исполниться бесстрастно и слепо, «невзирая на лица». Так путеводные звезды бездушно, но верно указывают путь; так безликие парки таинственно плетут закономерные нити судьбы, а безымянные божки-наяды выражают и позволяют представить в образе своем слепые природные силы.