Константин Арановский - Правление права и правовое государство в соотношении знаков и значений. Монография

Но субъективное разнообразие не лишает обсуждаемые понятия и сами явления смысловой определенности, а субъективны они только в том, что именно люди думают, говорят о них и соотносят с ними взгляды свои и решения. Человек, однако, не свободен определять и навязывать окружающим значение употребляемых слов и устоявшихся между ними связей, отчего и понятия остаются объективными в способности сохранять свое значение, хотя бы и вопреки намерениям. Даже с собою наедине нельзя произвольно распоряжаться речью, потому что слова и выражения достаются мыслящему и говорящему с готовыми, заданными значениями 8. Отступить от них и поправить иной раз велят политические цели, обстоятельства спора и попутные соображения. Но тогда и себя приходится уверять в правоте смысловых «улучшений», и другим внушать к ним сочувствие – каждый раз не без нажима 9. Поэтому сторонние, навязанные значения от слов отстают, когда искусственное внушающее усилие собой утомит и само истощится или перестанет быть нужным.

В общем, слова, которыми обозначены правление права и правовое государство , не только сближают, но и намечают смысловые между ними различия 10. Видимую разницу создает прежде всего то, что в rule of law ( supremacy of law ) нет ни state , ни равной государству персоны, подчиненной праву отдельно от прочих действующих лиц и связанной особым поручением наводить и поддерживать его верховенство. У европейцев на месте этого «пропуска» стоят славянские государство, дiржава и романо-германские Staat, Etat, Stato, estado … Они по первой видимости так близки английскому state , что кажется, будто государство состояло когда-то в rule of law , а потом ради краткости или ненароком выпало, позволяя себя по-прежнему там подразумевать 11.

Иногда недостаток государства не замечают с тем видом, будто оно само собой разумеется и деятельно присутствует в правлении права 12. Случается, что state не в переводе, а сразу по-английски прибавят к rule of law вопреки смысловому и структурному сопротивлению – просто ради «общего языка», чтобы в политическом каком-нибудь рассуждении получить в сумме избыточно-странное «rule of law state» – «государство правления права» 13. Это выражение в корне меняет и семантику, и синтаксис в правлении права – вместо принципа (режима) номократии (nomocracy), который подчиняет себе всех субъектов, правящего субъекта, наоборот, своевольно ставят в самый центр понятия. Правящей силой и синтаксическим субъектом становится уже не право, а государство, при всем его почтении к закону. Выражение это громоздко и столь компромиссно, что для всех остается чужим, а rule of law в нем сходится с правовым государством лишь по видимости в искусственном составе узнаваемых слов. В обычной и в юридической речи, кроме переводов, редко произнесут «rule of law state» и мало кто услышит о «государстве верховенства права» или «государстве с верховенством права» .

Порой государство держат в смысловых границах rule of law по словесной игре, когда от верховенства права натужно переходят к законности со «строгим и неуклонным» соблюдением законодательства и даже со всеобщим подчинением законодательной воле. Иногда, судя по литературе, а то и по судебным актам, верховенство права ставят в смысловую общность с «правовым демократическим государством, отличительной чертой которого является верховенство законов» , имея в виду, однако, законы, государством же сотворенные. Правлению права едва ли близка та картина, где в последнем счете верховенство оставлено государству, и где оно само себя подчиняет закону, который само же создает и судьбой которого распоряжается.

Выходит, что правление права вернее произносить, читать или слышать в удалении от европейского воображения, чтобы его собственный смысл дал о себе знать и не оставил бы разницу с правовым государством незамеченной.

В отличие от rule of law , немецкое Rechtsstaat и русское правовое государство довольно свободно перемещаются из языка в язык в прямом и обратном переводе 14. Смысловые потери не так при этом значительны и коренятся главным образом в разном происхождении понятий русского государства и немецкого Staat , в смысловых оттенках от этой разницы. В словообразовании (и не только) государство ведется от личности государя как обустроенное в пространстве господство лица, правящего на каких-либо законных, как правило, основаниях. В том же ряду стоят княжество, королевство, курфюршество, губернаторство, раджастан, султанат и подобные, чьи образы создает политико-правовое творчество в сходных движениях и фигурах фантазии. Образно продолжая личность правителя и фантастически с нею сливаясь, государство обретает в ассоциациях людей лицо sui generis и этим позволяет непринужденно приписать себе ум, волю, нравственные и другие одушевленные способности заодно с достоинствами и пороками.