Владимир Вольфсон - Противодействие злоупотреблению правом в российском гражданском законодательстве. Монография

При том или другом методе противодействия мера удовлетворения интереса в обоих этих случаях не только укладывается в уровень удовлетворения, предоставляемого правом, однако оказывается и ниже его; в свою очередь, интерес в материальном благе оказывается ниже, чем минимальная квота, необходимая для поддержания права на это материальное благо. Именно поэтому право или его часть прекращаются в силу судебного решения или в силу механизма нормативного противодействия, кратко описанного в предыдущем абзаце.

Однако теперь мы должны обратиться к противоположной ситуации: когда, напротив, мера удовлетворения интереса субъекта не укладывается в уровень удовлетворения, предоставляемый правом, превышает его. Или, что бывает гораздо чаще, когда интерес вовсе остается без какого-либо легального удовлетворения, т. е. не выражен в каком-либо субъективном праве.

Оговоримся, что проблема может ставиться только в отношении правомерных интересов. Защита неправомерных интересов, в том числе средствами института злоупотребления правом, является в терминах юриспруденции оксюмороном, ошибочно сконструированным понятием. Неправомерный интерес мы понимаем не только как лишенный юридического выражения (защиты) прямым указанием закона. Неправомерным также – а в контексте нашего исследования в первую очередь – является и такой интерес, чьи внешние проявления не выразились в действиях или событиях, которым закон придает значение обязательных, безальтернативных юридических фактов для возникновения данного права или, что то же самое, вмененных значений минимальной квоты предположительного интереса. Такие интересы, даже объективно разумные и выражающие действительное положение участников оборота, не могут учитываться ни при каких обстоятельствах как возможное основание данного субъективного права. Можно было бы говорить в таких случаях о неэффективности правовой нормы, о низком уровне законодательства, которое проигнорировало нуждающиеся в правовом выражении интересы, однако принимать их в расчет для конструирования способов их выражения в данном праве, в том числе путем противодействия злоупотреблению своими интересами противоположной стороны, методологически недопустимо. Так, интерес арендодателя в расторжении договора аренды с арендатором, несколько раз, но не подряд допускавшего просрочку во внесении арендной платы, мы могли бы считать хотя и разумным и, вероятно, нуждающимся в законодательной защите, однако безусловно неправомерным и ни при каких обстоятельствах не учитываемым для целей расторжения договора в связи с неаккуратностью внесения арендной платы, ибо ст. 619 внятно определяет, какие именно внешние проявления интереса арендодателя принимаются как свидетельство достаточной этого интереса силы для его предположительного вменения в целях признания права на расторжение договора, что означает также и то, что все прочие интересы, не отвечающие данным критериям, недостаточны для появления такого права у арендодателя.

Но существуют интересы, которые, не будучи признанными легально, отнюдь не могут квалифицироваться как неправомерные: таковыми, например, в силу принципа дозволительности, являются все юридически индиферрентные урегулированному нормами права правоотношению интересы. Вопрос только в том, посчитает ли этот интерес суд достаточным для признания за субъектом этого интереса субъективного права, этот интерес выражающего и способного его защитить, для чего суд должен оценить этот интерес как соответствующий минимальной квоте, определенной им для конструируемого правоотношения. Само собой разумеется, что данную задачу может выполнить только суд, поскольку предстоит квалификация неверефицируемых prima facie суждений. Можно также отметить, что решение судом должно выноситься на основании доктрины аналогии права или в подлежащих случаях аналогии закона.

В отечественной науке, а также в ряде положений законодательства такого рода интерес традиционно именуется законным или охраняемым законом, что, на наш взгляд, неверно, поскольку такой термин создает ложное представление, будто интерес этот априори признан законом, тогда как в действительности, как только что было сказано, интерес этот только может быть признан, и только судом, причем условно признан, или, что то же самое, презюмирован достаточным для того, чтобы стать основанием субъективного права. Наделенный же правовой силой прямым указанием закона или же судебным признанием интерес, назовем этот интерес легитимированным, всегда выражается не иначе, как в соответствующем субъективном праве или правомочии 14, в связи с чем обособленное употребление категории «законный интерес» теряет всякий смысл. Такое ошибочное, по мнению автора, словоупотребление, можно, например, обнаружить в ст. 177 ГК РФ: в числе лиц, чей интерес может быть признан судом как достаточный для признания права на преодоление негативных для них последствий сделки, названы лица, «чьи охраняемые законом интересы нарушены такой сделкой». Мы не сомневаемся, что охрана какого бы то ни было интереса правовыми методами может осуществляться не иначе, чем посредством соответствующего ему субъективного права (или правомочия). Поэтому слова «охраняемые законом интересы» в тексте этой нормы без ущерба для содержания регулируемого правоотношения и с пользой для единообразия легальной лексики могли бы быть заменены на слова «права» и «правомочия» 15.