Владимир Вольфсон - Противодействие злоупотреблению правом в российском гражданском законодательстве. Монография

Если в основание субъективного права положен глубоко и точно понятый, умело в этом праве выраженный, сбалансированный с объективными намерениями противоположной стороны вмененный интерес, появляется не гарантия, но высокая вероятность того, что осуществление субъективного права не выйдет за его, интереса, пределы. Другими словами, адекватность выражения в праве объективного интереса минимизирует риск злоупотребления правом – ситуации, когда действие в формальных пределах права может стать действием вне интереса, этим правом защищаемого. И тем не менее сама по себе априорность, внеиндивидуальность нормы позитивного права, основанная на презумпции вмененного интереса, неизбежно будет порождать чаще, чем норма общего права, возникающая всегда как преодоление конкретного спора, и как норма права договорного, возникающего как согласованное решение непосредственных участников отношения, ситуации, когда индивидуальный субъективный интерес будет выражаться в правомерном поведении, т. е. поведении, укладывающемся в меру права, однако при этом быть уже чуждым тому интересу, чьим выразителем эта норма права должна была стать.

Такая нечувствительность к девиациям интереса, особенно частым в правоотношениях со сложной динамикой, тем не менее нам представляется неизбежным свойством позитивного законодательства. Дело в том, что абстрактная норма права может в качестве своих предикатов содержать только указания на верифицируемые факты; иными словами, только факты, достоверность любых суждений о которых (в частности и главным образом утверждений о существовании которых) очевидна или во всяком случае доступна элементарной проверке на истинность, могут презюмироваться как факты юридические, обладающие правовой силой как основания субъективного права; это еще одна неизбежная особенность системы позитивного права. Когда же в основание права, предусмотренного нормой позитивного законодательства, закладывается изначально неверефицируемый факт, он всегда должен быть подтвержден судебным решением, и только после этого он наделяется правообразующей силой 8. Именно поэтому позитивное законодательство неспособно в принципе учитывать в гипотезе нормы, в качестве ее предиката, юридически значимые флуктуации интереса, заложенного в основание соответствующего права 9, как не может оно признавать предикатом и любые другие неверефицируемые prima facie факты, к каковым собственно и относятся прежде всего факты психического и умственного состояния субъекта. Сразу оговоримся, что данное утверждение как будто бы опровергается конструкцией, примененной в ст. 169 и 170 ГК РФ: сделки, указанные в этих нормах (совершенные с целью, противной основам правопорядка и нравственности, а также мнимые и притворные сделки), квалифицируются как ничтожные, что свидетельствует о наделении правопорождающей 10силой у явно prima facie не верифицируемых обстоятельств 11. Однако нам это изъятие из описанного выше системного принципа – презумпции правовой силы только верифицируемых фактов – представляется не только неоправданным с точки зрения сохранения единства системных принципов, но и по существу фиктивным, поскольку, как будет показано ниже, практический эффект попытки придания правопорождающей силы неверифицируемым фактам, т. е. в данном случае отказа от конструкции оспоримой сделки, применяемой именно в тех случаях, когда предполагаемый порок сделки относится к неверефицируемому ее элементу, настолько мал, что полностью дискредитирует это изъятие.

Итак, злоупотребление правом в первом приближении имеет место в случае несоответствия субъективного права или какой-либо его составляющей субъективному же интересу, это право обосновывающему. Необходимо, однако, разобраться в том, в чем заключается это несоответствие.

Начнем с того, что каждое субъективное гражданское право следует рассматривать как правовое благо, из которого субъект, им обладающий, извлекает выгоду для удовлетворения своих интересов. Не пытаясь ввязаться не в самую принципиальную для целей нашей работы дискуссию, отметим все же, что мы не разделяем мнение, усматривающее в качестве составляющей субъективного права так называемое право на собственное действие. Смысл, условие бытия и существо субъективного права заключены в субъективной обязанности, ему корреспондирующей; никакое субъективное право не существует без одновременного такой обязанности существования. Действия по извлечению выгод из принадлежащего субъекту имущественного блага, охраняемого его субъективным правом, являются экономической, а не юридической категорией. Любые попытки описания субъективного права вне терминологии юридической обязанности неизбежно будут относиться к внеправовой реальности. «Права на собственное действие» поэтому не существует, ибо эти собственные действия в сферу права не входят, коль сколько не входят они и в сферу какой-либо обязанности. В то же время существует обязанность воздерживаться от лишения управомоченной стороны определенных возможностей по действию в своих интересах, и субъективное право этой последней стороны состоит не в осуществлении этих действий, а в требовании воздерживаться от воспрепятствования в осуществлении этих действий.