Л. В. Головко отмечает, что английское и голландское влияния взаимоисключающими не являются, и французская концепция ближе к голландской идее судей-миротворцев (примирителей), нежели к английскому пониманию мировых судей как хранителей королевского мира. Однако очевидно, признает автор, что термины «мировой судья» и «мировая юстиция» были в самом деле заимствованы идеологами французской судебной реформы конца XVIII в. из английского права, а «лейденские миротворцы» могли повлиять исключительно концептуально, но не терминологически. Термин, будучи элементарным переводом с английского языка, по мнению Л. В. Головко, появился во Франции до концепции или, по крайней мере, независимо от нее, поскольку институт примирения во Франции обозначается термином conciliation , а не paix 4. Примечательно, что современные французские историки права ( Follain A . De la justice seigneuriale à la justice de paix // Une justice de proximité: la justice de paix (1790–1958) // Sous la dir. de J.-G. Petit. Paris, 2003. P. 19–33) ставят под сомнение сам факт заимствования и в то же время подробно изучают собственные возможные корни мировой юстиции, например сеньоральную судебную организацию 5.
Русскоязычный термин, также заимствованный и буквально переведенный из английского и французского, вполне способен увести в сторону от подлинного смысла. Нередко российский мировой суд отождествляют с русской общиной-миром, тем более что это суд местный, да и сама проблема крестьянского управления в конце XIX – начале ХХ вв. была тесно связана с реформой местного суда. На самом деле мировой суд не общинный. В русской грамматике середины XIX в. «мiръ» – община – начерталось через десятеричное И (i), от «мiра» – и прилагательное «мiрской». «Мировой» же (через «восьмеричное И» (и)) – от слова «мир» в более традиционном смысле (спокойствие, порядок).
Что же такое институт мировой юстиции? В общем, все разнообразие национальных моделей, проектов, научных представлений можно сгруппировать в два концептуальных подхода. Первый делает акцент на примирительной, посреднической функции мирового суда (патриархальный подход); второй сосредоточен на том, что мировой суд – это суд ограниченной юрисдикции, суд по малозначительным делам (прагматический подход). Можно говорить о том, что указанные концептуальные подходы – основа соответствующих парадигм мировой юстиции, господствующих в научном, профессиональном и обыденном правосознании. В зависимости от того, какого подхода придерживается исследователь, выстраивается и научно-теоретическая модель мировой юстиции. Тот или иной подход должен (в идеале) выбрать законодатель. Когда это не удается, система начинает «хромать», законодательство и правоприменительная практика запутываться. Печально, если законодатель не прислушивается к научной мысли, хотя в науке, по определению, всегда есть место для дискуссии, и концептуальные подходы могут быть различными, выбор для законодателя всегда есть. Наконец, под влиянием главным образом практики, соответствующий образ и ожидания от мировой юстиции складываются в обществе.
Институт мировой юстиции органически сформировался сначала в Англии в рамках семьи «общего права» (XII–XIV вв.), распространился в результате рецепции на территории Британской империи (впоследствии страны Содружества), а через Францию проник и в романо-германскую правовую семью (XVIII–XIX вв.). Непосредственной задачей английских мировых судов изначально была, как мы уже заметили, охрана правопорядка, и в этом смысле они являлись инструментом ограничения прав крупных феодалов-баронов, привлечения к управлению местных джентри. Это были государственные органы с широким участием представителей общества. Одновременно формировалась и постепенно совершенствовалась нормативная процессуальная основа деятельности мировых судов, а также система мер по ее обеспечению.
Рецепция института мировой юстиции (из Англии непосредственно или опосредованно), безусловно, всегда имеет индивидуальную окраску, ибо особенности конкретно-исторической ситуации, собственный социокультурный опыт неизбежно повлекут те или иные черты своеобразия. Так и произошло во Франции в XVIII в.: французская модель мировой юстиции самобытна. Основная ее черта заключается в том, что мировой суд – это в первую очередь институт судебной власти, а не орган местного управления, как в Англии. Кроме того, как уже было сказано, именно французская модель изначально делает центральной роль примирителя. Впоследствии уже французский образец стал источником рецепции для многих стран мира, в том числе и для дореволюционной России.
Читать дальше