Василий Пономаренко - Электронное гражданское судопроизводство в России - штрихи концепции. Монография

Переходя к краткой характеристике определений правосудия, сформулированных отечественными авторами в современный период развития процессуальной науки, с благодарностью воспользуемся обстоятельным их обзором, приведенным в статье Н.А. Громошиной «Судебная власть и правосудие в гражданском судопроизводстве» 193.

По мнению автора, в вопросе о существе правосудия и его содержании за последнее десятилетие в литературе обозначились две тенденции. Первой из них можно считать продолжение советской традиции определять правосудие через материализованную в объективной действительности деятельность судов. В то же время современные последователи этой традиции формулируют более содержательные определения, содержащие перечисление несравненно большего количества отличительных признаков правосудия от иных видов государственной деятельности 194.

Вторая отмеченная Н.А. Громошиной тенденция заключается в рассмотрении современными процессуалистами правосудия исключительно во взаимосвязи с судебной властью. Широкий спектр мнений в рамках этой тенденции может быть систематизирован следующим образом. Правосудие – это:

• основная функция судебной власти (А.В. Цихоцкий 195, С.К. Загайнова 196);

• цель судебной власти и совокупность определенных принципов (С.Л. Дегтярев) 197;

• синоним справедливости (М.А. Фокина) 198;

• поиск права (Г.А. Гаджиев) 199.

При ознакомлении с приведенным перечнем бросается в глаза качественная новизна бытующих в современной науке точек зрения на само существо, правосудия и внутреннюю (смысловую) форму этого слова. По сравнению с советскими современные представления о правосудии не исключают из поля зрения и изучения его абстрактное проявление, ранее не рассматривавшуюся функциональную (идеальную) сторону рассматриваемого явления.

С одной стороны, нет оснований с этим не согласиться, поскольку качество идеи, принципа, некоего ожидаемого результата со всей очевидностью правосудию присуще. Однако, думается, впадать в крайности, двигаясь в этом направлении, тоже не стоит. И вот почему.

Охотно соглашусь с тем, что «правосудие может быть определено как существующее лишь постольку и до тех пор, пока протекает судебная деятельность, т. е. онтологически правосудие не существует» 200. Однако это вовсе не означает, что не существующее вовне правосудие не оставляет своих «облагораживающих следов» на осязаемой материи.

Иначе почему, например, отдельные судебные акты не признаются правосудными, в то время как другие приобретают и бессрочно сохраняют свою общеобязательную законную силу? Полагаю, именно внешним проявлением своей правосудности (о которой можно судить по тексту судебного акта на материальном носителе) последние обязаны своим высоким званием – акта правосудия.

Пытаясь опровергнуть свой исходный тезис, возьмем за основу противоположный. Так, в заключение упомянутой выше статьи Н.А. Громошина приходит к следующему выводу: «Понимание правосудия как должной деятельности (полифункции) (курсив мой. – В.П. ) в отличие от деятельности реальной, т. е. по конкретным делам, дает основание для выдвижения многоплановых характеристик и оценок правосудия. Прежде всего оправдан подход к оценке правосудия, как нормативно закрепленной функции судебной власти. Иными словами, объектом анализа будут выступать правовые нормы, определяющие правосудие во всем его богатстве. Но существует, причем не менее важный, другой срез – сопоставление должной деятельности и реальной (курсив мой. – В.П. ): в рамках судопроизводства правосудие может осуществиться, а может и дезавуироваться. В последнем варианте судопроизводство (процесс) состоится, а правосудие – нет. И, несомненно, нужен анализ причин и условий, которые делают судопроизводство неправосудным, «бездушным» 201.

На мой взгляд, приведенная характеристика правосудия заслуживает пристального внимания прежде всего как «высвечивающая» идеальную сторону его природы. В то же время другая имманентно присущая ее сторона (реальное проявление правосудия как идеи) остается без заслуженного внимания и акцента.

Для начала зададимся вопросом: может ли деятельность быть должной ? Думается, нет, поскольку, не проявившись вовне, деятельность не существует вовсе, поскольку представляет собой «процесс активного взаимодействия субъекта с объектом (курсив мой. – В.П. ), во время которого субъект удовлетворяет какие-либо свои потребности, достигает определенной цели» 202. Таким образом, судить о соответствии деятельности какому-либо эталону (алгоритму процесса ее осуществления) возможно только в условиях ее реализованности, осуществленности т. е. при наличии ее внешних проявлений. Если же исходить из обратного – то вполне можно допустить признание неправосудным решения, которое по результатам реального судебного разбирательства не оглашалось, не было сформулировано и мотивировано, а лишь мыслилось судьей (ведь в этом случае оно вполне может соответствовать требованиям «должной деятельности» по осуществлению правосудия, однако удостовериться в этом невозможно).