Андрей Синявский - Мое последнее слово. Речи подсудимых на судебных процессах 1966 - 1974}

Безусловно, все это было подготовлено: люди на площади знали заранее о нашей демонстрации. В самом деле милиционер Грузинов показал, что он не заметил на площади никакого нарушения общественного порядка и не подходил к демонстрантам до тех пор, пока некий человек в штатском не приказал ему задержать одного из нас Может быть, этот человек был дружинником ' Нет. Как мог бы опытный милиционер не опознать дружинника, если бы у него была повязка? Так кто же мог быть этот человек? С какой стати Грузинов стал бы выполнять просьбу частного лица о задержании другого, не нарушившего общественный порядок? Значит, он был заранее проинструктирован и, видимо, достаточно конкретно.

Полковник КГБ Абрамов прибыл на площадь, наверно, не как частное лицо. Вряд ли он там гулял (да и по его действиям непохоже). Напрасно суд не вызвал его в качестве свидетеля — он мог бы сообщить по делу вещи не менее важные, чем многие другие свидетели.

Заметьте — я до сих пор не употреблял этого слова, но тут похоже на провокацию. В самом деле, как еще назвать это? Представьте себе, что вы 1 мая идете по улице с первомайскими лозунгами и какой-нибудь гражданин в штатской одежде, без повязки, отнимает у вас этот лозунг. Тут ясно, извините за выражение, что он может схлопотать по шее. По шее. Не на это ли рассчитывали дружинники и не затем ли прибыл полковник Абрамов на площадь Пушкина? Не за тем ли, чтобы вовремя уловить момент, когда возникнет повод для уголовного дела? Тут интересны слова полковника Абрамова, которые он сказал, когда Делоне привели в штаб дружины: «Делоне, если бы мы вовремя не прекратили эту демонстрацию, вы, молодой поэт и интеллигентный юноша, оказались бы в тюрьме с ворами и хулиганами».

А зачем нужно было производить столько обысков? Зачем обыскивать нарушителя общественного порядка? Чтобы отобрать у него предмет, посредством которого он нарушил этот порядок? У нас нечего было отбирать дома — мы всё принесли на площадь. Чего же было искать? Булыжников, которые мы должны были кидать? Ну, еще можно было бы понять, если бы обыски были произведены только у нас. Однако обыски были произведены даже у свидетелей и у посторонних лиц (перечисляет фамилии). Зачем это? Можно понять: обыски дают возможность следить, искать других участников и т. п. Однако немыслимо, чтобы такое число обысков было произведено по случаю нарушения общественного порядка на площади. Зачем нам предъявляют для опознания фотографии людей, не имеющих отношения к демонстрации? Все это можно понять только в том случае, если обысками руководил КГБ.

Органы государственной безопасности выполняют в нашей стране полицейскую роль. О какой демократии можно говорить, когда за нами непрерывно следят? Пусть ловят шпионов. Зачем нас допрашивают о наших знакомых, о том, что мы делали два-три года назад и т. п.?

Я признаю важную роль органов КГБ в борьбе за безопасность государства. Но причем они в данном случае? Здесь не было внешних врагов. Может быть, думали о внутренних? Оснований для вмешательства органов госбезопасности не было, но посмотрим, как велось наше дело.

Зачем было его тянуть семь месяцев? И кстати, почему нас сразу поместили в следственный изолятор КГБ? Я не стану отвлекать внимание суда описанием условий изолятора — но ведь есть и разница. Здесь в изоляторе — по-двое, по-трое в камере, а в обычных тюрьмах по 7–8 человек. Если приходится сидеть много месяцев, это сказывается на психическом состоянии человека. К тому же, там совсем другие условия с питанием, передачами. Зачем было тянуть дело семь месяцев? Я вижу только одно объяснение: отыскать какой-нибудь повод, чтобы замести следы этого неблаговидного дела. Когда же затягивать стало уже невозможно, процесс над нами сделали настолько закрытым, чтобы никто не смог сюда проникнуть и убедиться в беззаконии.

Следствие по нашему делу начала прокуратура, но постановление о моем аресте было подписано капитаном КГБ Смеловым. На четвертый месяц наше дело было передано из прокуратуры в КГБ. Это процессуальное нарушение: статья 125 У ПК РСФСР точно определяет круг дел, входящих в компетенцию КГБ. 190-й статьи там нет. Более того: в тот же день, что Указ о введении этой статьи, был принят другой Указ, по которому статья 126 УПК была дополнена указанием, что дела по статье 190 должны рассматриваться органами прокуратуры. А если уж КГБ нашел, что в нашем деле имеются основания к расследованию по статье 70, - тогда он имел право начать расследование. Но с чего он должен был начать? С предъявления обвинения. Он этого не сделал. Может быть, не было расследования по статье 70? Нет, было. Судя по допросам свидетелей, оно проводилось. И в деле есть документ, доказывающий, что расследование было: постановление о прекращении расследования по статье 70. Но нельзя прекратить то, что не начиналось. (Перечисляет нарушенные статьи Уголовно-процессуального кодекса.)