А.Н.ГЛИНКИН: Дипломатия Симона Боливара

Убежденный республиканец, Боливар не мог простить своему кумиру измены. Он отклонил приглашение испанского посла присутствовать на церемонии в соборе Нотр-Дам и осудил Наполеона так же решительно и бесповоротно, как это сделали Руже де Лиль, автор «Марсельезы», предсказавший в письме к императору Франции его бесславный конец, или Бетховен, в гневе разорвавший ноты «Героической симфонии» с посвящением Наполеону. «Для меня он с этого дня лицемерный тиран!» – воскликнул Боливар. И вновь обращаясь к этому событию, он сказал: «Даже его слава мне представлялась исчадием ада с того момента, как Наполеон облачился в императорскую мантию» [26].

Некоторые биографы Освободителя ставят здесь точку, считая вопрос исчерпанным. Но так ли это? Боливар вряд ли стал бы великим деятелем, если бы ограничивался в оценке исторических событий только дихотомией «добро – зло» и воспринимал окружающую многокрасочную действительность в контрастном черно-белом изображении. Находясь в Букараманге, в один из редких в его жизни моментов отдыха, Боливар рассказывал в 1828 году сопровождавшему его полковнику Луису Перу де Лакруа о своих размышлениях по поводу коронации Наполеона, которая поразила его не столько помпезностью церемонии, сколько демонстрацией любви к герою Франции со стороны огромной массы народа (в ходе плебисцита 3 млн. 572 тыс. голосов были поданы за провозглашение Наполеона императором и 2579 – против (Манфред А. 3. Наполеон Бонапарт. – М., 1980. – С. 452)). Сколь же велико воздействие знаменитости, «распространяющееся почти на весь континент и, можно сказать также, на весь мир»?

Боливара одолевали мучительные раздумья о противоречиях истории, крутых поворотах общественного развития, сложном взаимодействии между личностью и массами, о диктатуре и демократии. Как мог французский народ, задавал он себе вопрос, ненавидящий тиранию и жаждавший равенства, безучастно лицезреть попрание завоеванной свободы? «Корона, которую водрузил Наполеон на свою голову, мне казалась жалкой и старомодной, а истинно великими представлялись всеобщее одобрение и интерес, вызываемые его личностью. Это, должен признаться, побудило меня размышлять о рабском состоянии моей родины и о славе того, кто ее освободит» [27]. Не здесь ли истоки клятвы на Монте-Сакро?

Позднее, когда и Наполеон, и Боливар уже завершат свой жизненный путь, многие историки будут сравнивать их роль в исторических судьбах народов двух континентов – Европы и Южной Америки, проводить между ними параллели, изучать, как каждый из них выдержал испытание славой и властью, оценивать проявление присущих им талантов в военной, идеологической, политической и дипломатической областях, их личные качества. Среди тех, кто отдавал пальму первенства Наполеону, был и К. Маркс, весьма категорично и, можно сказать, резко высказавшийся по этому поводу в одном из своих писем к Энгельсу [28]. Приверженцы Боливара считают, что их герой превосходил Наполеона своими высокими моральными и нравственными качествами, столь редким в истории бескорыстием.

Чтобы закончить вопрос об отношении Боливара к Наполеону, необходимо отметить, что Боливар до конца дней изучал опыт этого великого деятеля, хотя еще в 1804 году в душе сверг с пьедестала своего кумира. За два года до смерти Боливар признавался друзьям: «Все, что касается Наполеона, является для меня самым привлекательным и самым полезным чтением. Вот у кого следует учиться военному искусству, искусству политики и государственного управления» [29]. Постигая «уроки» жизни Наполеона, Боливар сделал для себя важный вывод: нельзя идеализировать и слепо преклоняться перед личностью, какой бы великой она ни была. В противном случае неизбежны не только горькие разочарования, но и серьезные политические ошибки.

Вопросы о судьбах испанских колоний в Америке и перспективах их освобождения Боливар неоднократно обсуждал с известным немецким географом Александром Гумбольдтом, которому он был представлен в Париже, и с французским ботаником Амадео Бонпланом. Эти ученые после пяти лет путешествий по Южной Америке вернулись в Европу, убежденные в неизбежном крушении колониальных порядков. В числе новых знакомых каракасца в Париже были великий трагик Тальма, писатель и дипломат Шатобриан, ученый Гей-Люссак, известный своими историческими трудами аббат Прадт.

В начале 1805 года состоялась встреча Боливара с его юношеским наставником Симоном Родригесом, находившимся в Австрии. Два друга решили предпринять путешествие в Италию, к ним присоединился Фернандо Topo.