Арнольд Гессен - «Любовь к родному пепелищу…» Этюды о Пушкине

Хощу бо, рече, копие приломити конець поля Половецкаго, съ вами, Русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону».

Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и поѢха по чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше, нощь стонущи ему грозою птичь убуди [65].

Дивъ, кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаемѢ, ВлъзѢ, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебѢ, Тьмутораканьскый блъванъ. А Половци неготовами дорогами побѢгоша къ Дону Великому. Крычать тѢлѢгы полунощы, рци, лебеди роспущени.

Игорь къ Дону вой ведетъ [66].

Влъци грозу въсрожатъ по яругамъ, орли клектомъ на кости звѢри зовутъ, лисици брешутъ на чръленыя щиты.

О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!

Длъго ночь мрькнетъ. Заря свѢтъ запала, мъгла поля покрыла, щекотъ славии успе, говоръ галичь убудися. Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша, ищучи себѢ чти, а князю – славы.

Съ зарания въ пятъкъ потопташа поганыя плъкы Половецкыя и, рассушясь стрѢлами по полю, помчаша красныя дѢвкы Половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты [67]; япончицами, и кожухы начашя мосты мостити по болотомъ и грязивымъ мѢстомъ, и всякыми узорочьи ПоловѢцкыми. Чрьленъ стягъ, бѢла хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружие – храброму Святъславличю!

Дремлетъ въ полѢ Ольгово хороброе гнѢздо. Далече залетѢло! Не было онъ обидѢ порождено ни соколу, ни кречету, ни тебѢ, чръныи воронъ, поганый Половчине! Гзакъ бѢжитъ сѢрымъ влъкомъ, Кончакъ ему слѢдъ править къ Дону Великому.

Другаго дни велми рано кровавыя зори свѢтъ повѢдаютъ, чръныя тучя съ моря идутъ, хотятъ прикрыти 4 солнца, а въ нихъ трепещуть синии млнънии. Быти грому великому, итти дождю стрѢлами съ Дону Великаго! Ту ся копиемъ приламати, ту ся саблямъ потручяти о шеломы Половецкыя, на рѢцѢ на КаялѢ, у Дону Великаго.

О Руская землѢ! Уже за шеломянемъ еси!

Се вѢтри, Стрибожи внуци, вѢютъ съ моря стрѢлами на храбрыя плъкы Игоревы. Земля тутнетъ, рѢкы мутно текуть, пороси поля прикрываютъ, стязи глаголютъ: Половци идуть отъ Дона, и отъ моря, и отъ всѢхъ странъ Рускыя плъкы оступиша. ДѢти бѢсови кликомъ поля прегородиша, а храбрии Русици преградиша чрълеными щиты.

Яръ Туре ВсеволодѢ! Стоиши на борони, прыщеши на вой стрѢлами, гремлеши о шеломы мечи харалужными. Камо, Туръ, поскочяше, своимъ златымъ шеломомъ посвѢчивая, – тамо лежать поганыя головы Половецкыя. Поскепаны саблями калеными шеломы Оварьскыя отъ тебе, Яръ Туре Всеволоде! [68]Съ зараниа до вечера, съ вечера до свѢта летять стрѢлы каленыя, гримлютъ сабли о шеломы, трещать копиа харалужныя въ полѢ незнаемѢ среди земли Половецкыи. Чръна земля подъ копыты, костьми была посѢяна, а кровию польяна; тугою взыдоша по Рускои земли!

Что ми шумить, что ми звенить далече рано предъ зорями? Игорь плъкы заворочаетъ: жаль бо ему мила брата Всеволода. Бишася день, бишася другыи, третьяго дни къ полудню падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брезѢ быстрой Каялы; ту кроваваго вина не доста, ту пиръ докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую. Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось. Темно бо бѢ въ 3 день: два солнца помѢркоста, оба багряная стлъпа погасоста, и въ морѢ погрузиста, и съ нима молодая мѢсяца, Олегъ и Святъславъ, тьмою ся поволокоста [69]. На рѢцъ на КаялѢ тьма свѢтъ покрыла: по Рускои земли прострошася Половци, аки пардуже гнѢздо [70]. Се бо Готския красныя дѢвы въспѢша на брезѢ синему морю, звоня Рускымъ златомъ, поютъ время Бусово, лелѢютъ месть Шароканю. А мы уже, дружина, жадни веселия».

Уже бо, братие, невеселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла. Въстала обида въ силахъ Дажь-Божа внука, вступила дѢвою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синѢмъ море у Дону, плещучи, убуди жирня времена.

О, далече заиде соколъ, птиць бья, – къ морю. А Игорева храбраго плъку не крѢсити [71]. Жены Руския въсплакашась, аркучи: Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати!» А въстона бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми. Тоска разлился по Рускои земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи. А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами, побѢдами нарищуще на Рускую землю, емляхѵ дань по бѢлѢ отъ двора [72].

Святъславь грозный великый Киевскый [73]наступи на землю Половецкую, притопта хлъми и яругы, взмути рѢки и озеры, иссуши потоки и болота. А поганаго Кобяка изъ луку моря, отъ желѢзныхъ великихъ плъковъ Половецкихъ, яко вихръ, выторже, и падеся Кобякъ въ градѢ КиевѢ, въ гридницѢ Святъславли. Ту НѢмци и Венедици, ту Греци и Морава поютъ славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жиръ во днѢ Каялы, рѢкы Половецкия, Рускаго злата, насыпаша. Ту Игорь князь высѢдѢ изъ сѢдла злата, а въ сѢдло кощиево. Уныша бо градомъ забралы, а веселие пониче.