Константин Поливанов - Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения

Общность впечатлений московского детства 1890–1900-х годов создает важнейшую часть этого мыслимого пространства. Так, в уже цитировавшемся письме от 20 апреля 1926 года Пастернака читаем о его впечатлении от автобиографической анкеты Цветаевой, из которой он узнает о сходстве музыкальных занятий их матерей и делает вывод о сходстве атмосферы, в которой их детство протекало: «<���…> Вчера я прочел в твоей анкете о матери. Все это удивительно! <���…> Утром, проснувшись, думал об анкете, о твоем детстве и с совершенно мокрым лицом напевал их, балладу за балладой, и ноктюрны, все, в чем ты выварилась и я <���…>»

В письме 23 мая 1926 года Цветаева пишет ему: «<���…> Почему меня тянет в твое детство, почему меня тянет – тянуть тебя в свое? (Детство – место, где все осталось так и там)».

Неудивительно, что место для мыслимой встречи в поэме «Попытка комнаты» может приобретать черты сходства с этими духовными пространствами для «встреч», и естественно, что одним из первых «вариантов» конструируемой комнаты должна оказываться комната из цветаевского детства. Этим мы можем объяснить неоднократное появление в поэме «детского» мотива:

Отметим, что упоминание «рифм» можно прочитать как намек на метафорическую «рифмовку» детских впечатлений Пастернака и Цветаевой.

Не забудем, что центральной «рифмой» детства обоих поэтов были музыкальные занятия – собственные и материнские, на это, кроме «струнности», могут указывать и «доли» музыкальные. К детско-музыкальному ряду можно отнести и

Сравним со строками стихотворения из книги Пастернака «Темы и варьяции» (1923): «Так начинают года в два, от мамки рвутся в тьму мелодий…»

Всплывает «детский» мотив и в строках:

С детскими впечатлениями можно связать и еще один мотив поэмы – пушкинский. В автобиографическом очерке «Мой Пушкин» (1937) Цветаева описывает Пушкина как главный стержень детских воспоминаний, и первое из них – висящая на стене в материнской комнате картина, изображающая последнюю дуэль Пушкина: «…Была картина в спальне матери – “Дуэль”. Снег, черные прутья деревец, двое черных людей проводят третьего, под мышки, к саням – а еще один, другой, спиной (выделено нами. – К.П.) отходит. Уводимый – Пушкин, отходящий – Дантес <���…> Первое, что я узнала о Пушкине, это – что его убили. Потом я узнала, что Пушкин – поэт, а Дантес – француз» (т. 5, с. 57).

Не содержится ли в последней фразе объяснение появления среди процитированных строк, в которых мы искали «детский» лейтмотив, мотива Франции в строках:

С «комнатой» же московского детства при сопоставлении с «Моим Пушкиным» можно связывать и строки:

Помимо фразы, что Дантес в «Моем Пушкине» «отходит спиной», с мотивом «стены спины / стены хребта» может связываться и еще один фрагмент очерка, где Цветаевой описано детское гуляние на Тверском бульваре к памятнику Пушкина: «…Мне нравилось от него вниз по песчаной или снежной аллее идти и к нему по песчаной или снежной аллее возвращаться, – к его спине с рукой, к его руке за спиной, потому что стоял он всегда спиной, от него – спиной и к нему спиной, спиной ко всем и всему, и гуляли мы всегда ему в спину, так же, как сам бульвар всеми тремя аллеями шел ему в спину…» (т. 5, с. 61).

Очерк «Мой Пушкин», впрочем, напрашивается на связь с «Попыткой комнаты» еще до описания картины на стене материнской спальни. Уже в первых строках отчетливо возникает мотив «комнатный»: «Начинается как глава настольного романа всех наших бабушек и матерей – “Jane Eyre” – Тайна красной комнаты.

В красной комнате был тайный шкаф.

Но до тайного шкафа было другое, была картина в спальне матери – “Дуэль”».