Джабраил Мурдалов - Неизвестный Поэтъ XIX века. Памятник Поэзии

Порою в критицизм вступает

Уездный франтик – удалец,

Салоп судейши осуждает

Или исправницы чепец,

И заслуженною наградой

Его венчается язык,

С очаровательной отрадой

Он слышит: comme vous etes coustique !

Но масло куплено, расходу

Уже итоги подвелись,

С купцом как должно разочлись

И изготовились к походу;

Чтож к ситцам? То-то вовсе нет,

Желудок требует обед!

Что делает? в экипаж садятся,

Между кулечками теснятся,

И отправляются домой,

Чтобы на ярмарку являться

Опять вечернею порой.

Запаса уничтожив бремя,

Все снова съехались в ряды,

Но тут опять свои беды,

От ситцев отнимают время.

Сойдутся и начнется бой:

Взаимно хвалятся злодейки

Тем, что одна перед другой

Уторговала две копейки;

Расчет конечно небольшой,

Купцы привычку эту знают,

С товара цену убавляют,

Накидывая на другой.

Потом у них в обыкновенье

Начать сурьезный разговор,

То есть, всем ближним перебор

И их пороков осужденье:

«Передала ты за чаек!»

Кричит одна визгливым тоном.

К тебе бы, мать моя, с поклоном

Мне отнестись, вить ты знаток,

А торговаться – молоток!

За то купила я лимоны

Дешевле твоего, мой свет!

И вермишель, и макароны;

Но все не лишний твой совет:

«Что матушка, Аксинья Львовна,

На что советы для иных;

Вон, посмотри на Тюрлиных

Они родник открыли словно!

Весь закупили магазин!

И горнанапер и бакисты

И дардадам и буфмуслин ,

Знать точно на руку не чисты:

Как не скрываешь, не хитрить,

Иглы в мешке не утаить?»

И, и! мой светик! всем известно,

Что быть Исправницей чудесно!

Им все пришлют и навезут,

А деньги куры не клюют!

Вон кум-то мой как колотился,

А в Заседатели попал,

Другим он человеком стал:

И потолстел, и оперился;

Намедни на вечере я

Уселась в вист, у Казначейши,

Ох нет, ошиблась, у Судейши!

Всегда пятак игра моя!

Вот он подходит, поклонился:

Что, кумушка, полтина чтоль?

Полтина? иль ты, кум, вздурился!

Чтож я всегда готов, – изволь!

Ну, посуди сама, бывало,

О гривне плакивал не мало,

А ныне как изволит жить!

«Да, да уж что и говорить!»

Тут дочка за руку хватает

И потихоньку замечает:

Пойдемте, маминька! – «Постой,

Еще успеем мы с тобой!»

Но вот беседу продолжая

За шагом шаг они идут,

Купцы, насилу успевая,

Материи по лавкам рвут.

Ужасный шум переговорный,

Одна сильней другой кричит,

Как будто-бы поток нагорный

С утеса падая гремит.

Они друг другу надоели,

Все говорят и все без цели,

И каждой хочется молчать,

И каждой силы нет начать;

Еще в остатке остается,

Еще не договорено,

Так пламя временно прервется

И вновь пробудится оно;

Язык к гортани не присохнет,

Не скоро говор их умолкнет:

Им нужно спать, чтоб не болтать

Или болтать, чтобы не спать.

Материи перебирает

Здесь каждая, и мать и дочь,

Нам слушать и глядеть не в мочь,

Нас общий говор заглушает,

Пойдемте мы покуда прочь.

Теперь, от болтовни в отставке,

Куда же мы направим путь?

Пойдемте прямо к книжкой лавке:

Там уши могут отдохнуть;

Но тут две барыни, о диво!

Ужель читать они шалят,

Иль отдыхают шаловливо?

Послушаем: – «Что, мой отец,

Нашел ли книгу наконец?»

Одна старуха восклицает.

– Сей час, сударыня, вот он

Внизу скрывался завален,

Его никто не покупает.

«Ну, вить в столицах – то у вас

Не верует, народ мудреный;

А мы простой и неученый;

Оракуль утешает нас:

В нем есть иные замечания.

Есть прекурьезная гаданья,

И роспись опытных людей

Счастливых и несчастных дней,

Есть толкованья сновидений,

Предузнавание погод,

В хозяйстве это вить расчет,

Подмог для распоряжений.

Конечно так-с, полезен он,

Я в том сердечно убежден! —

Ей говорит книгопродавец,

И между тем он лжет лукавец:

Готов от сердца хохотать;

Но надобножь товар продать.

«Что, милая, за коврик просить?

Сказала барыня потом,

Пришедшей девушке с ковром:

И от кого его ты носить?

– Приезжие-с! – «Хорош ковер

И должно честь отдать изделью,

Не дурен также и узор,

А краски: кошениль с арселью!

А как ценою?» – Шестьдесят.

«Ах мать моя! она вскричала,

Дешевле брошенных котят!

Потом тихонько пошептала:

«Была ли ты у Тюрлиных?»

Была-с, дают два золотых,

Купцы совсем и не торгуют