Любовь Сушко - Чудные мгновения. Уроки литературы

М. ЗЕНКЕВИЧ «КНЯЗЬЯ» Д. САМОЙЛОВ КНЯЗЬ ВАСИЛЬКО РОСТОВСКИЙ

Не многим русским поэтам хватало мужества для того, чтобы заглянуть в глубины русской истории, и вроде бы эти темы не были запретными, но и говорить о них было не принято. Только короткие упоминания в летописях и остались нам о славных наших предках.

Забыть – не думать – не знать – вот наше «золотое» правило на все времена. И не случайно так смущало московскую Русь, погрязшую в татарском рабстве, вольное золотое время Киевской Руси. Чванливая и самодовольная Москва ничего не видела никогда дальше собственной истории, не особенно лицеприятной и полной темных и кровавых дел.

В 1911 году русский поэт М. Зенкевич пишет свое стихотворение «Князья», именно ими он восхищается и любуется:

Любо было вам, идя в походы,

Хлеб и соль встречать с поклоном в селах,

И чеканный ковш лесного меда

Пить с дружиной на пирах веселых.

Но как только почувствуешь этот дух древнего славянства, так от более близкой истории и следа не остается больше. Не было тогда в русских душах обреченного уныния, именно православное христианство с его бесконечными запретами и карами принесло его с собой,

И с утра с колчаном стрел каленных

В топкой гати на болоте буром,

Стоя в стременах раззолоченных,

С гиком гнаться за мясистым туром.

Тризны, свадьбы, княжеские пиры, все это сплачивало людей, давало им уверенность в собственной мощи и свободе. Но постепенно горькие и страшные явления проникали в эту реальность, войны, междоусобицы, которых не могло смирить и христианство:

Но зато, когда из-за удела,

Спор решали вы крутой расправой,

Долго по ночам земля гудела,

Досыта напившись крови ржавой.

Но не идеализирует те далекие времена русский поэт. Хотя с горечью и болью вспоминает он об ушедших навсегда русских князьях:

Кто стрелой татарской убиенный,

Кто снедаем язвой моровою,

В черной схиме, в простоте смиренной,

Отошли вы к вечному покою.

Ничего от них не осталось в этом мире, даже могилы их сметены с лица земли:

И старинного чекана раки,

Плесневея в отсыревшем склепе,

Ваши имена гласят во мраке

Золотом церковных благолепий.

Но и во времена, когда заискивал перед ордой московский князь Иван Калита, одаривая ханов подарками и уничтожая всех братьев, стоявших у него на пути, находились совсем другие князья. Мы перенесемся из седой древности во времена, когда внук Чингисхана, хан Батый покорял один за другим русские города, дух гордых викингов оставался в душах русских князей.

Д. САМОЙЛОВ КНЯЗЬ ВАСИЛЬКО РОСТОВСКИЙ

Но с нами остаются и легенды о подвигах русских князей в период татарского рабства. В одном из своих изящных стихотворений поэт Д. Самойлов вспоминает о трагической судьбе Ростовского князя Василько, противостоявшего грозному Батыю:

Ужель встречать в воротах

С поклонами беду?

На Сицкое болото

Батый привел орду.

От крови человечьей,

Подтаяла река.

Кипит лихая сеча

У княжья городка.

Для русских князей во времена Батыя наступила лихая година испытаний. Они остались разобщены и перед грозной бедой, призыв князя Игоря не подействовал на его потомков, и судьба его осталась тайной за семью печатями для них. Во время грозного нашествия князья вели себя по-разному. Кто-то проходил все стадии унижения, остальные готовы были умереть, но не сдаться. Вот и Ростовский князь до конца защищал свой город:

В округе все, кто живы,

Под княжьи руки встал,

Громят его дружины

Насильников татар.

Из исторических книг мы знаем, что внук знаменитого Чингисхана Батый, почти уровнялся славой с дедом своим, он интересовался русской культурой, учил язык, он покоил и уничтожил сначала Рязань, потом Киев, и пошел по русским землям. И в жестокости ему не было равных. Вот и рисует нам поэт противостояние двух властелинов.

Но русским великанам,

Застлала очи мгла,

И выбит князь арканом,

Из утлого седла.

Перед Батыем оказался плененный русский князь, победитель решил оставаться великодушным по отношению к нему.

Перед нами жутковатый образ властелина, и дело рук его, и кровь и смерть русичей, и разоренный, уничтоженный город.

Под ханом знамя наше

От кровушки черно,

Хан из церковной чаши