1 ...6 7 8 10 11 12 ...24 Вот это-то ощущение неразрывного единства событий, начатых Смутой и завершённых петровской реформой, и получило, видимо, свое законченное выражение в сюжетной интриге «Сказки о царе Салтане». Во всяком случае, без учёта такого ощущения очень многое в сказке останется загадочным. Взять, к примеру, произносимые Гвидоном перед его выходом из бочки слова: «Как бы здесь на двор окошко нам проделать?..» Сразу же вспоминается, что той же «оконной» метафорой отмечены у Пушкина и слова Петра I во вступлении к поэме «Медный всадник»: «Природой здесь нам суждено В Европу прорубить окно». Или такой пример: смысловой центр сказки после выхода Гвидона из «бочки» – это остров Буян. Но, во-первых, основание Петербурга и было заложено на острове («14-го царское величество изволил осматривать на взморье устья Невы острова, и усмотрел удобной остров к строению города <���…> 24 мая на острову, которой ныне именуется Санкт-петербургской, царское величество повелел рубить лес и изволил обложить дворец» 12). А во-вторых, значение имени «Буян» включает в себя, по словарю В. И. Даля, не только понятия «отваги», «удали», «дерзости», но и понятия «торговой площади», «базара», «рынка», «пристани как места погрузки и выгрузки товаров». В этом смысле и весь новоявленный Санкт-Петербург был, по сути своей, не чем иным как огромным единым Буяном. Самое же интересное: понимание Санкт-Петербурга как Буяна, оказывается, реально отразилось и в первоначальной островной топонимике города: «буянами», как известно, назывались многие мелкие острова в дельте Невы, и именно на них располагались первоначальные пристани и складские помещения для хранения товаров. Сейчас эти острова отошли частью к территории Петровского острова, а частью – к территории Петроградской стороны, Васильевского и некоторых других островов; но ещё в первой половине XX в. память о них бытовала в живом употреблении названий «Тучков буян», «Сельдяной буян» и т. д. В предпушкинские же времена понятие «остров Буян» существовало как повседневная санкт-петербургская реалия. Так, в труде самого первого историка города А. Богданова читаем: «Остров Буян, новопрозванной, лежит на Малой Невке… А какой ради причины назван Буян, того знать нельзя.» 13; «На Буяне острове построены были пеньковые амбары; оные ныне, в 1761 году июня 27 дня, сгорели, и на место оных начинаются в 1762 году новые амбары строиться каменные» 14.
Между прочим, и «остров», по Далю, это не только возвышение суши над водой, но и вообще нечто иное по отношению к окружающей среде (плодородное место среди бесплодного, оазис, небольшой отдельный лес посреди безлесных равнин и т. п.). А ведь именно такой инаковостью по отношению ко всей остальной России и является, как известно, Петербург на протяжении всей своей последующей истории. К тому же данный пример из словаря В. И. Даля максимально соответствует как раз допетербургской лексической почве: «островами» в окрестностях Петербурга задолго до его основания назывались (причем как на русском, так и на финском языках) урочища, неразрывно связанные с сушей. Например, в новгородских писцовых книгах XVI в. «острова» – это чаще всего просто деревни бассейна Невы, а от финской топонимии того же времени до сих пор сохранились такие (восходящие к финскому «саари» – «остров») названия, как Белоостров (Валкасари), Царское (Сарское) село и др. 15.
Бросаются в глаза и некоторые другие совпадения деталей «Сказки о царе Салтане» с особенностями истории основания Петербурга. Так, при выходе Гвидона с матерью из бочки остров Буян описывается сказкой следующим образом: «Море синее кругом, Дуб зелёный над холмом». Спрашивается: откуда
здесь, в краю берёзы, ели и сосны, нехарактерный для данного климатического пояса дуб? Но оказывается, что «все острова, составляемые протоками Невы при её устьях, у новгородцев носили название “Фомени”, от испорченного финского слова “Tamminen” – “дубовый” <���…> В старину в здешних лесах дуб составлял редкость; на петербургских же островах он встречался во множестве, о чём свидетельствуют ещё до сего времени растущие на Елагином и Каменном островах пятисотлетние огромные дубы…» 16.
Или такая деталь, тоже относящаяся к моменту выхода князя с матерью из бочки: Гвидон убивает стрелой парящего в небе над Буяном коршуна. Эта деталь прямо соотносится с легендой об основании Петербурга. 16 мая 1703 г., при закладке памятного камня на острове, Пётр I вырезал из земли два куска дёрна, сложил их крестообразно и сказал: «Здесь быть городу». В это время в воздухе появился орел и стал парить над царём, сооружавшим из двух длинных тонких берёз, связанных верхушками, нечто вроде арки. Парящий в небе орёл спустился с высоты и сел на эту арку, а один из солдат снял его выстрелом из ружья. «Пётр был очень рад этому, видя в нём доброе предзнаменование, перевязал у орла ноги платком, посадил себе на руку и, сев на яхту с орлом в руке, отплыл к Канцам; в этот день все чины были пожалованы столом, веселье продолжалось до двух часов ночи, при пушечной пальбе» 17. Н. Анциферов так комментирует легенду: «Перед нами основатель города в понимании античной религии. Невольно вспоминается Ромул в момент основания Рима на Палатинском холме, когда 12 коршунов парило над его головою» 18.
Читать дальше