Для критики цинизма авторам необходим герой-бог, мучительно преодолевающий стереотипы своего «божественного» сознания, сознания пришельца из гуманного мира.
Главные герои произведений, о которых мы ведем речь, восходят в божественный статус именно потому, что во всех тонкостях на практике постигают науку Милосердия, не раз оказываясь в ловушках, которые готовит человеку ли, богу ли, пространство цинизма.
Герои прибывают на Саулу, в Арканар, на Саракш из мира контрастного, мира, лишенного ненависти.
В основном светлый мир остается за рамками повествования, и только главные герои – частицы этого мира Не-беды, помогают нам представить, по каким законам живет и развивается нездешний мир.
Мир будущего можно было бы назвать миром Милосердия (в пику «незрелым, жестоким мирам»), если бы не было в нем хладнокровного прогрессорства (кое в силу своего взаимодействия с «серыми» мирами не может не быть хладнокровным).
Психологические метаморфозы главных героев становятся средством проявления не только сущности светлого мира, но и сущности мира цинизма.
И чем контрастней пространства этих миров, тем мучительнее метаморфозы героев.
Другой тип героя, необходимый писателям для критики цинизма, – душа, вызревшая раньше своего времени, тип человека, «желающего странного», самого достойного в пространстве цинизма, а потому обреченного.
Появившиеся в «Попытке к бегству» «желающие странного» (пока только как жертвы) становятся предтечами одного из основных типов героя художественного мира Стругацких: героя-смертника (прогрессоры в цикле произведений, Кандид в «Улитке на склоне», Рэдрик Шухард в «Пикнике на обочине», Филипп Вечеровский в «Миллиарде лет до конца света», Рабби в «Отягощенных злом»).
Проницательность братьев Стругацких, способствующая точным пророчествам, сказалась в том, что писатели, проигрывая в пространстве цинизма возможности тоталитарного режима, дают точную картину тоталитарного зла еще в 1960-е годы, до выхода всей гулаговской правды на поверхность.
Тем более стоит прислушаться к их пророчеству о будущем всей планеты, если в своем цинизме по отношению к отдельной человеческой жизни наша цивилизация скатится к тотальной войне.
Проблемы, над которыми размышляют авторы в этих произведениях, объясняют природу цинизма.
Цинизма как производного от рабства души.
Раб людей, раб обстоятельств всегда циничен; по-настоящему свободному, имеющему чувство собственного достоинства человеку, свойственно уважение к чужой жизни, чужой судьбе.
Зубодробительное быдло или хихикающий пакостник, как узнаваемы эти типы раба в нашем пространстве.
Как характерна для нашей жизни ситуация, когда раб, демонстрируя свою преданность хозяину, растаптывает Не-раба, теша свою и хозяйскую холуйские души.
Разве может пространство, населенное такими душами, не преобразоваться в пространство цинизма, ненависти, беды?
Дар Аркадия и Бориса Стругацких, помимо всего прочего, сказался и в том, что еще шестьдесят лет тому назад они увидели цинизм нашего общества как основную причину наших бед.
Все последующие десятилетия истории только подтверждали открытую ими истину.
Глава 2. Инопланетная цивилизация как индикатор бездуховности
1970 год.
Инопланетные цивилизации присутствуют в обыденном сознании землян в основном в форме свода анекдотов про «зеленых человечков».
В лучшем случае информация об инопланетных цивилизациях поставлена на полку с надписью «Иррациональное».
В 1970 году в свет выйдет повесть «Отель „У Погибшего Альпиниста“», в которой полицейский инспектор Глебски столкнется с такого рода иррациональным, вступит с ним в диалог, буквально оказавшись с этим иррациональным в одном пространстве.
Пространство же «Отеля…» живет по законам смеха.
Нам предстоит осмыслить роль иррационального начала в комическом пространстве повести «Отель „У Погибшего Альпиниста“».
Для выполнения этой задачи прежде всего необходимо сопоставить два описания долины, где находится отель.
Описывая долину в начале произведения, авторы воссоздают ощущение покоя и счастливой безмятежности, которое испытывает здесь главный герой повести Петер Глебски («сочно-синяя поверхность неба», солнце, «снежный покров долины был чист и нетронут, как новенькая, накрахмаленная простыня»).
В финале повести все та же солнечно-снежная сверкающая долина будет вызывать у Глебски чувства ужаса и отчаяния.
Читать дальше