Нурихан Киярова - Терновый венец. Рассказы об Александре Пушкине

И она продолжила:

– Через два дня я получила от Идалии Полетики записку. Она приглашала к себе… Но, когда явилась туда, застала у неё только… Жоржа.

Промолчала и о том, как удивилась его виду: худой, бледный, с красными навыкате глазами, не похожий на себя – от его самодовольной веселости и балагурства не осталось и следа. Как её сердце тогда дрогнуло от жалости к нему!.. (если бы ее муж догадался, о чем она умалчивает, он бы сказал, что он страдает не от любви, а от известной болезни).

Окрик мужа вернул её от воспоминаний в действительность:

– Продолжай, жёнка!

Натали вздрогнула – это «жёнка» прозвучало, как плевок в лицо. Еле прошептала:

– Я застыла от неожиданности – не ожидала его там увидеть… Дантес бросился передо мной на колени. – Увидела, как исказилось лицо Пушкина от судороги, перечертившей его мгновенно. Со страхом глядя на страшного в своем гневе мужа, прошептала: – Он не давал возможности даже задать вопрос – где же хозяйка дома.

Муж вскочил. Навис над нею. Прорычал:

– А он? Что делал он, этот бесчестный человек?

– Он вытащил пистолет из-за пазухи… со словами… «Если вы сейчас же не отдадитесь мне, я себя застрелю!..» —Она боялась поднять глаза и посмотреть на застывшего столбом мужа. Со слезами в голосе она прокричала: —Не могла же я допустить, чтоб он при мне застрелился! – Несмотря на скрип зубов мужа, решила быстрее закончить эту муку ожидания – что с ней будет. И продолжила: —Я ему сказала: «Ах, успокойтесь, Жорж… Что вы делаете? Боже, где Идалия?». – Я закричала: – «Кто-нибудь придет ко мне на помощь или нет?».

– И что? Что происходило дальше? – рявкнул страшный в своем гневе Пушкин.

– Жорж (опять! При каждом звучании ненавистного имени лицо его искажалось неузнаваемо) увидел дочь Идалии с итальянской бонной, которые прибежали на крик… Я вырвалась от цепляющихся за платье его рук и успела выскочить на улицу. Подбежав к экипажу, крикнула кучеру: «К Вяземским!»

– Почему ты поехала к Вяземским, а не домой? – раздался опять разгневанный голос.

Натали молчала. Не могла же она ему сказать, что поехала туда, чтобы княгиня рассказала ее мужу все в таком виде, в каком она сама хотела представить – если потом Идалия начнет разносить сплетни. А Вяземская – друг мужа и могла потом защитить её.

Приехав к княгине и представ перед ней с видом взволнованным и дрожащим, она позволила ей себя успокоить, а потом, с негодованием, принялась рассказывать, дрожа и ломая руки:

– Ах, Вера Федоровна! Мне только что удалось убежать от Геккерена-Дантеса…

Кинув взгляд на страдальческое лицо мужа, оторвалась от всех этих мыслей и вернулась в собственную гостиную со вздохом, чтобы продолжить неприятный разговор с ним.

– Я рассказала княгине, без утайки, о преследованиях, которым все время подвергаюсь от Луи Геккерна. Потом – и Азе.

Натали решила не говорить о настойчивых советах Александрины сказать мужу обо всем. Она в очередной раз пресекла попытки уговорить её:

– Нет, Азя, я не могу. Боюсь, что случится непоправимое, ты знаешь бешеный нрав Пушкина…

А этот «бешеный» сейчас, удрученно обхватив голову руками, покачивался на диване из стороны в сторону. Натали нерешительно встала, но Александр не обращал на нее больше никакого внимания, даже когда она медленно пошла к двери, думая об Идалии Полетике. Познакомившись осенью тридцать первого года, после переезда в Петербург, она с ней постоянно дружила, да и считались они родственницами – отец Идалии Строганов приходится дядей матери… «И Пушкин относился к ней всегда дружески. А она… Может, Идалия мстит мне за то, что Жорж отличает меня…, говорили, что у них с Жоржем непонятные взаимоотношения… Она тоже, видимо, его любит. Но хитро не обнаруживает свои чувства…»

Натали знала, что после её рассказа о встрече с Дантесом в доме Идалии Пушкин ездил к той. Что он наговорил Полетике? Он же в гневе страшен, как тигр!

Она не могла знать, что княгиня Вяземская, которая уже знала всю подоплеку ухаживаний злополучного кавалергарда за его женой, рассказывала Пушкину, как однажды разозлилась и заявила французу:

– Барон! Мне дорога честь моего дома – прошу свои ухаживания за женой Пушкина осуществлять, где—нибудь за пределами моего дома!

Дантес ничего не возразил, но дерзко глядел на неё до тех пор, пока сама княгиня не перевела глаза на Натали, которая с интересом прислушивалась к разговору и которая сразу опустила голову, услышав гневные слова Веры Вяземской.