Анатолий Королев - Влюбленный бес. История первого русского плагиата

Между тем графиня весьма кстати воротилась в гостиную. Между двумя из игроков только что не дошло до драки.

– Гляньте, – крикнул один графине, запыхавшись от гнева, – я даром проигрываю несколько сот душ, а он жульничает…

– Лжец, – запальчиво отвечал второй и так встряхнул врага за грудки, что его высокий парик съехал набок, и Павел внезапно узрел, что голову обвинителя украшают острейшие витые рога… так вот что значили сии зачесанные вверх высоченные волосы. Парики скрывали чертей! А шаровары – хвосты! А под перчатками – когти! А игра идет не на деньги – на души! Человек чуть не закричал от ужаса истины, но вдруг опомнился – померещилось. Просто повздорили два чудака. Просто кровь любви ударила в голову. Графиня взяла юношу под руку и строго проговорила зачинщику:

– Вы, верно, обмолвились, хотите сказать не душ, а рублей.

– Да, да… виноват… я ошибся, – отвечал спорщик, поправив парик, искоса глянув на Павла.

Игроки тут же замяли спор, и всю суматоху как рукой сняло.

Графиня нежно отпустила локоть героя на волю. И наш юноша стремглав поспешил домой, мечтая заснуть в изнеможении от минувшего дня, и торопясь скорей пролистать часы до завтрашней встречи.

Но сон не спешит сомкнуть его вежды.

Он мечется между ночным сновидением и явью. И душа его зрит черные большие влажные очи красавицы, как две луны из агата, над снежными крышами.

Только уснул, как снова проснулся внутри сновидения же.

И все сны кончались чем-то странным.

То Павел прогуливался по зеленому лугу, где перед ним возвышались два цветка дивных расцветок, но только касался рукою он стебля, желая сорвать красоту, вдруг взвивалась из земли черная пречерная змея и обливала цветки смоляным ядом. То смотрел он в зеркало прозрачного озера, на дне которого у берега резвились две золотых рыбки, но едва он опускал к ним руку, из глубины выныривало чудовище, и, страша пастью, пробуждало от сна. То прогуливался он летней ночью под светлым небом, любовался тем, как неразлучно сияют алмазами рядышком две ясных звездочки в вышине. Но не успевал он налюбоваться ими, как зарождалась на темном западе черным пятном утроба, и, растянувшись в предлинного змея, пожирала те дружные искры. И всякий раз, как страшное видение прерывало сон Павла, смятенная мысль юноши невольно искала Варфоломея. Он привставал на кровати. Оглядывал лунную комнату свою и устремлял взгляд на закрытую дверь, ожидая, что вот-вот она отворится, и снова черная пара глаз одерживала победу над разумом, маня агатовым блеском сладострастия в ночь, и юноша с головой погружался в подушки, покуда новый ужас не прерывал плен сновидения.

Несмотря на кошмары, Павел, проспавши до полудня, встал веселее, чем когда-либо и позавтракал с аппетитом, какого давно не бывало.

Только-только стало смеркаться, как он уже кружил вокруг дома графини. Дом казался пустым. Не принимали никого. Не зажигали огня в парадных комнатах, только в одном окне слабо мерцал свет: «Там ждет меня наслаждение», – думал Павел и заранее утопал в неге. Протяжно пробило 11 часов на Думской башне, и Павел, горя вожделением, ступил на заднее крыльцо…

Но здесь я прерву свою живопись и, в подражание лучшим писателям древнего, среднего и новейшего времени, доставляю читателю дополнить картину собственным запасом воображения.

Коротко и ясно, Павел думал уже вкусить блаженство… как вдруг постучались тихонько у двери диванной комнаты. Графиня, прикрыв наготу, в смущении отворяет. Доверенная горничная входит с докладом, что на заднее крыльцо пришел человек, которому крайняя нужда видеть молодого господина. Павел сердится, велит сказать, что некогда, колеблется, выходит в прихожую, ему говорят, – незнакомец ушел только сию минуту. «Ну и бог с ним!» Он возвращается к любезной. «Ничто не разлучит нас», – говорит он, страстно лобзая перси графини. Но тут громко стучат снова, и горничная входит с повторением прежнего. Графиня встревожена. «Пошлите к черту незнакомца», – кричит Павел, топнув ногою – или я убью его!» Выходит. Слышит, что гость уже вышел. Сбегает по лестнице во двор, но там никого, только снег безмолвно валит хлопьями наземь. Павел бранит слуг, запрещает пускать кого бы то ни было на порог, возвращается пламенней прежнего к обеспокоенной графине. Снова объятья, страстные пацелуи. Но тут стучат в третий раз, еще неуклоннее и громче. Графиня в смятенье. «Нет полно! – закричал герой вне себя от ярости, – я доберусь, что тут за призрак! Это, верно, какая-то шутка». Выбегая в прихожую, Павел видит край плаща, который едва успела скрыть затворенная дверь. Опрометью накидывает он шинель, хватает трость, бежит на двор и слышит гробовой стук калитки, которая лишь только захлопнулась и трепещет.