Леонид Фризман - Остроумный Основьяненко

Несравненно более агрессивен и язвителен был О. И. Сенковский, манера и стиль которого со всей несомненностью проступают в рецензии, появившейся в «Библиотеке для чтения». Общий «запев», с которого она начинается, выглядит так: «Эти глубокомысленные наблюдения над человеческим сердцем, делаемые из-за плетня, эти черты нравов, подмеченные между маслобойней и скотным двором, эти взгляды на „жизнь“, обнимающие на земном шаре великое пространство пяти верст в радиусе, этот „свет“, составленный из шести соседей, эти колкие сарказмы над борьбой изящества и моды с дегтем и салом, эти насмешки над новым и новейшим, которых даже и не видно оттуда, где позволяют себе подшучивать над ними, весь этот дрянной, выдохлый губернский яд, которого боятся даже и мухи…» [135]и так далее в том же духе.

А в дальнейшем следуют уже прямые оскорбления: «Я назвал его писателем, и тут же извиняюсь в невольном злоупотреблении слова: это произошло от того, что какой-то литературный круг, который я очень уважаю и которому очень нравится ум господина Основьяненка, а иные говорят просто Основаненко (намеренный курсив призван усилить жалящую иронию. – Л. Ф .), старается выдать его за примечательного русского писателя» [136].

Совсем по-другому и глубже, чем кто-либо из его современников, роман Квитки оценил Белинский. Правда, произошло это не сразу. Первый отклик, содержащийся в письме к Краевскому и, следовательно, оставшийся неизвестным Квитке, был достаточно скептическим. «„Пан Халявский“, – писал он, – для первого чтения потешен и забавен, но при втором чтении с него немного тошнит. Это не творчество, а штучная работа, сбор анекдотов, словом, возведение идеи малороссийской жизни до идеала, если под идеалом должно разуметь, вместе с французами, собрание воедино всех черт, рассеянных в природе и относящихся к одному предмету» [137].

Но год спустя появляется рецензия, в которой отразился другой, более проницательный взгляд на произведение Квитки. Критик писал: «Остроумному Основьяненко пришла в голову счастливая мысль – сравнить прошедшее время с настоящим, заставив человека прошлого века рассказывать про жизнь своих „дражайших родителей“, свое воспитание и про всю свою жизнь. Этот человек – род малороссийского Митрофанушки, и он выполнил задачу автора как нельзя лучше: словно на ладони вы видите почтенную старину, преисполненную невежества, лени, обжорства и предрассудков; видите, как глупый муж бьет свою глупую жену и тузит детей; как глупая мать насмерть закармливает своих деток, а детки дерутся друг с другом за всякий кусок, обманывают отца и мать и, выросши, заводят друг с другом процессы и творят друг другу всевозможные обиды. Краски Основьяненка живы, картины уморительно смешны, и, несмотря на то, что местами его рассказ слишком обстоятелен, занимательность нигде не ослабевает» [138].

Из написанного о «Пане Халявском» в ХХ веке к самому тонкому и проникновенному принадлежит маленькая вступительная статья к отдельному изданию романа, автором которой был Феликс Кривин [139]. И неудивительно: ведь это был единственный случай, когда сатирика анализировал другой сатирик, способный взглянуть на объект анализа изнутри, с опорой на собственный творческий и гражданский опыт.

Кривин напоминает о письме Квитки к Плетневу, в котором писатель выражает радость, что его роман «Жизнь и похождения Столбикова» не будет печататься, и объясняет это тем, что «дворяне, судьи, предводители, полицейские, советники, казначеи, содержатели пансионов и все поименованные характеры, коих лица, носящие названия сии, примут на себя и я от них нигде покоя не найду. <���…> Все спрашивают меня: на кого я метил? Не на того ли, не на другого ли? <���…> А полиция что скажет? А мелкое дворянство? Ужас, ужас и ужас!» [140]

«„Что скажет полиция?“ – повторяет Ф. Кривин и продолжает: – Этот красноречивый вопрос содержит в себе ответ на многие вопросы. Он свидетельствует не только о нелегкой судьбе писателя, вынужденного за каждой фразой оглядываться на полицию, но и о признании огромной роли литературы, на усмирение которой мобилизованы самые мощные государственные учреждения.

Трушко Халявский мог бы напомнить своему автору весьма ироническое и, признаться, довольно смешное описание подвигов братьев Халявских: „Петрусь <���…> одушевленный храбростью и неустрашимостью, пустился бежать что есть духу. Почтенный наставник, разжигаемый тем же духом мужества, бежал вместе с ним. Павлусь тоже пустился было по следам храбрых, но, как был слабосилен <���…> не мог никак бежать за героями“.