Леонид Фризман - Остроумный Основьяненко

«И. С. Скажи мне, Шельменко, по всей справедливости: бывал ли ты влюблен?

Шельменко, при уродливой наружности, вытянувшись неловко перед капитаном, приняв на себя глупый вид, между тем со всем вниманием смотрит ему в глаза, чтобы понять, с каким намерением спрашивают его. (Черта малороссиянина.) Чтобы-то, будучи как, ваше благородие? <���…>

И. С. Ну, любил ты кого-нибудь?

Шельм. Ох, ваше благородие! Будучи, некуда греха девать. Любил и стало быть, еще и теперь крепко люблю!»

Выясняется, что единственный предмет любви Шельменко – это деньги, что же касается девушек, объясняет он, «убыточно их любить, ваше благородие! Хоть их как хочешь, будучи, люби, а она все требует, стало быть, подарков. Оттого-то я всегда удалялся от них».

Пообещав засыпать Шельменко деньгами, капитан поручает ему передать письмо Пазиньке. События разворачиваются так, что письмо попадает совсем не туда, куда было предназначено, – к ее родителям, а денщик оказывается между двух огней. Он, однако, выпутывается из этой ситуации и втирается в доверие к Кириллу Петровичу до такой степени, что тот вводит его в «полную историю процесса с Тпрунькевичем и в каком положении находилось это дело в уездном суде. Вспомнив о всех обидах, нанесенных Тпрунькевичем знаменитым Шпакам, Кирилл Петрович выходил из себя, клялся отомстить ему за весь свой род и тут же, обращаясь к Шельменко, просил его придумать, как нанести Тпрунькевичу такую обиду, которой бы он не забыл и от которой бы не утешился во всю жизнь свою».

Квитка проводит нас через множество комедийных ситуаций, в которых участвуют и вновь вводимые персонажи повести: Тимофей Кондратьевич Лопуцковский, бесконечно рассказывающий, как он «вояжировал» из Чернигова в Воронеж и из Воронежа в Чернигов и какие где видел цены, Эвжени, изъясняющаяся на «смеси французского с нижегородским»: «Пуркуа твоя „машермер“ взяла тебя от нас?», «Имажине, моя милая машермер!», «Пуркуа же умирать?», «Ведите ее, мосье жоли офисье» и другие.

Но заканчивается повесть предсказуемо: влюбленные сочетаются законным браком. «Иван Семенович скоро после свадьбы переведен в Москву и, взяв с собой Пазиньку, продержал ее полгода у родных, а потом вывез в свет. Чудо малороссияночка! Прелестна, мила, ловка, образованна, только природное осталось в выговоре: покόрно прόшу, όхотно рада, пόжалуйте и пр. Кирилл Петрович высылает им исправно положенные на прожитие деньги, и они наслаждаются жизнию».

Все хорошо? Все как надо? Квитка подспудно, но несомненно сопротивляется такому восприятию финала своей повести. Каждое его слово пронизано грустной иронией: не все хорошо, а ничто не меняется. «Кирилл Петрович читает прошлогодние газеты, все надеясь на следующей странице прочесть истребление карлистов и воцарение королевы. Зятя любит и хвалится, что этим браком род его не унижен. Он нашел в копиях из бумаг, полученных им из Черниговского архива, что первоначальный Шпак, усердием своим к ясновельможному пану гетману приобретший сие громкое звание, имел двух сыновей. Старший остался дома и размножил Шпаков; а меньшой пошел к русским. „Обмоскалясь“, род его переменил прозвание на великороссийское и стал называться „Скворцов“. – Итак, изволите видеть, – говорил он любопытствующим, – мы все одного происхождения. Процесс с паном Тпрунькевичем он ведет с постоянным жаром. С товарищем своим „по дипломатике“ Осипом Прокоповичем рассорился формально. Тот вздумал поздравить его с успехом христоносов и истреблением карлистов навсегда… „Зачем забегать вперед? Я еще не начинал газет сего года читать“. Хлопнул дверью и ушел. И с тех пор дипломаты наши не видятся».

Все по-прежнему. И вновь вспоминается Гоголь: «Опять то же поле, местами изрытое, черное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо. – Скучно на этом свете, господа!» [105]

Мысль о создании романа «Пан Халявский» была подсказана его автору Жуковским. 26 апреля 1839 г. Квитка писал Плетневу: «В. А. Жуковский, говоря со мною о „Дворянских выборах“, советовал еще продолжать в том же тоне и с тою целью. Когда же я изъяснил трудность составить из всей этой кутерьмы правильную драму, то он мне советовал поместить и развить все это в романе, украсив и наполнив сценами из губернских обществ» [106]. Зерно упало на благодатную почву. Как сообщается в том же письме, Квитка и сам вынашивал замыслы подобного рода. «…У меня было в мысли описать малороссийскую жизнь, и воспитание, и обряды, и проч., и проч. Старинное, чего уже теперь и следов нет. Я им объявил, что будет „Халявский“. Они ухватились обеими руками, просили выслать и предложили о вознаграждении, что мне получить. <���…> Я выслал им начало „Халявского“. И сам не знаю, поместят ли еще его и кстати ли он будет в журнале, но дело сделано» [107]. В письме от 13 мая 1839 г. он еще раз повторил, что «„Пан Халявский“ начат по поручению Василия Андреевича, переданного мне чрез здешнего чиновника графа Панина, чтоб описать старинный быт малороссиян, род жизни, воспитание, занятия и все, до последнего» [108].