Самюэл Хаякава - Язык в действии - Руководство к ясному мышлению, чтению и письму

Я спросил:

– Сколько вы платите за фунт соли?

– Сто мильрейсов.

– Мы платим сорок. Сколько вы платите за баранину и говядину в те дни, когда едите мясо?

Намек попал в цель: кузнец покраснел.

– Цена меняется, но незначительно; скажем, семьдесят пять мильрейсов за фунт.

– Мы платим тридцать три. Сколько вы платите за яйца?

– Пятьдесят мильрейсов за дюжину.

– Мы платим двадцать. Сколько вы платите за пиво?

– Пинта стоит восемь с половиной мильрейсов.

– Мы платим четыре; двадцать пять бутылок на цент. Сколько вы платите за пшеницу?

– Бушель стоит девятьсот мильрейсов.

– Мы платим четыреста. Сколько у вас стоит мужская куртка из сермяги?

– Тринадцать центов.

– А у нас шесть. А платье для жены рабочего или ремесленника?

– Мы платим восемь центов четыре милля.

– Вот, обрати внимание на разницу: вы платите за него восемь центов и четыре милля, а мы всего четыре цента.

Я решил, что пора нанести удар. Я сказал:

– Теперь погляди, дорогой друг, чего стоят ваши большие заработки, которыми ты хвастался минуту назад. – И я со спокойным удовлетворением обвел всех глазами, сознавая, что связал противника по рукам и ногам, да так, что он этого даже не заметил. – Вот что стало с вашими прославленными высокими заработками. Теперь ты видишь, что все они дутые.

Не знаю, поверите ли вы мне, но он только удивился, не больше! Он ничего не понял, не заметил, что ему расставили ловушку, что он сидит в западне. Я готов был убить его, так я рассердился. Глядя на меня затуманенным взором и тяжело ворочая мозгами, он возражал мне:

– Ничего я не вижу. Ведь доказано, что наши заработки вдвое выше ваших. Как же ты можешь утверждать, что они дутые, если я правильно произношу это диковинное слово, которое господь привел меня услышать впервые?

Признаться, я был ошеломлен: отчасти его непредвиденной глупостью, отчасти тем, что все явно разделяли его убеждения, – если это можно назвать убеждениями. Моя точка зрения была предельно проста, предельно ясна; как сделать ее еще проще? Однако я должен попытаться.

– Неужели ты не понимаешь, Даули? У вас только по названию заработки выше, чем у нас, а не на самом деле.

– Послушайте, что он говорит! У нас заработная плата выше вдвое, – ты сам это признал.

– Да, да, не отрицаю. Но это ровно ничего не означает; число монет само по себе ничего означать не может. Сколько вы в состоянии купить на ваш заработок – вот что важно. Несмотря на то, что у вас хороший ремесленник зарабатывает около трех с половиной долларов в год, а у нас только около доллара и семидесяти пяти…

– Ага! Ты опять признал! Опять признал!

– Да к черту, я же никогда и не отрицал! Я говорю о другом. У нас на полдоллара можно купить больше, чем на целый доллар у вас, – и, следовательно, если считаться со здравым смыслом, то надо признать, что у нас заработная плата выше, чем у вас.

Он был ошарашен и сказал, отчаявшись:

– Честное слово, я не понимаю. Ты только что признал, что у нас заработки выше, и, не успев закрыть рта, взял свои слова обратно.

В этом случае транспорт был изготовлен исключительно интенсиональными методами. Холмс часто демонстрировал своё нетерпение в общении с логиками, чьи способности в манипуляции «картами» всегда казались ему несоизмеримыми с их знаниями «территорий», которые эти карты должны были обозначать. «Я ценю людей», пишет он в одном из своих эссе сборника The Autocrat of the Breakfast-Table , «прежде всего за их прямую связь с истиной… а не за то, как они мастерски умеют обращаться со своими идеями».