Разговор о поэзии не может – по природе своей – сводиться к выяснению, о ком поэт написал. Поэт пишет о себе. И в данном случае я бы предложила такое истолкование. Цикл «Три элегии» посвящен любовным переживаниям и воспоминаниям о чувствах и отношениях. Однако речь идет не столько о конкретной женщине, сколько о любовной коллизии, о любовном сюжете: несоединимость, невозможность забыть, неизбывность любви; не столько о женщине, сколько о разлуке с ней как комплексе своих переживаний. Контуры этого сюжета видны в «любовном треугольнике» Панаев – Панаева – Некрасов. Вероятно, «любовный треугольник» существовал и в связи с Селиной. Во второй элегии строки:
Вспоминаю очи ясные
Дальней странницы моей,
Повторяю стансы страстные,
Что сложил когда-то ей,
Я зову ее, желанную:
«Улетим с тобою вновь
В ту страну обетованную,
Где венчала нас любовь!»
(III: 129)
– явственно напоминают о путешествии в Италию, которое поэт совершил с Панаевой; однако потом он повторил путешествие по Италии с Лефрен, которая в 1873 г. для него как будто бы в прямом смысле слова – «дальняя странница». Но «дальней странницей» – в поэтическом языке – можно считать ту, с которой разлучен, которая была близка и стала далека.
В качестве довода, что стихотворение обращено к Панаевой, достаточно указать на упоминание о «стансах страстных»: с именем Панаевой едва ли не в первую очередь связывается лирика Некрасова. Но лирический герой стихотворения – поэт, и слова о стихах, сложенных для далекой возлюбленной в минуту воспоминаний о ней, представляются в равной мере и атрибутом любовной лирики, и биографической подробностью.
На мой взгляд, сводить образ удалившейся возлюбленной к конкретному прототипу означало бы упрощать поэтический образ. Художественное произведение не тень и не контур события в жизни художника, но явление, отдельное от этого события. Вся сложность человеческой личности и человеческой судьбы несводима к художественному произведению, а его смысловой потенциал не может быть адекватно объяснен соотнесенностью с реалиями биографии. Эти отношения всегда асимметричны.
Поэтому я не ставлю задачей доказать, что Селина Лефрен и отношения с ней занимают заметное место в некрасовском художественном наследии. Но разговор о творчестве не исчерпывается разговором о наследии.
8
В 1867 г. (как знать, не в те ли дни, когда Селина живет на Литейном) Некрасов пишет стихотворение «Суд. Современная повесть» (III: 29–39,402–406) – произведение, в котором отразились и ужесточения закона о печати, и преследования журналов, и уничтожение книги А. С. Суворина, и переживания поэта по поводу собственного морального облика в ситуации «суда».
Поздним вечером, услышав неожиданный звонок в дверь, лирический герой поспешно сжигает свои бумаги, в том числе «письма – память лучших дней – Жены теперешней моей», и идет «гостя принимать»:
…Ну, догорела! Выхожу
В гостиную – и нахожу
Жену… О, верная жена!
Ни слез, ни жалоб, лишь бледна.
Блажен, кому дана судьбой
Жена с геройскою душой,
Но тот блаженней, у кого
Нет близких ровно никого…
Соотнесенность лирического героя стихотворения с Некрасовым отразилась в суждениях современников (III: 404–405). Напрашивается вопрос о соотнесенности «теперешней жены» с героиней данного исследования [46]. Она весьма условна – например, герой оговаривает, что «теперешняя жена» была его «невестой», то есть речь идет о законном браке, а не о гражданском, тем более не о содержании женщины, – но условностью можно считать и эту оговорку. Из воспоминаний Рюмлинг можно сделать вывод, что при Лефрен, так же как при Панаевой, в доме поддерживался семейный уклад. К. Чуковский, лично знакомый с Рюмлинг, неоднократно пользуется словом «жены», говоря о подругах поэта. Поэтому закономерно задаться вопросом: является ли Лефрен в какой-нибудь мере прототипом «жены», которая твердо переносит невзгоды героя и их последствия – его депрессивное состояние, многократно описанное в его стихах, письмах, воспоминаниях о нем?
Рюмлинг свидетельствует:
«…На… обедах Н. А. всегда был весел и доволен; за все время пребывания у него г-жи Лефрен я редко видела его грустным.
Г-жа Лефрен обладала приятным характером, никогда ему ничем не надоедала и развлекала его шутками» (Рюмлинг 7: 31–32).
«Между Николаем Алексеевичем и ею были хорошие отношения, и я никогда не слыхала о каких-либо недоразумениях. <���…> Вообще она смешила часто своими разговорами и рассеивала его часто мрачное настроение» (Рюмлинг 3: 11–11 об., 12).
Читать дальше