Умберто Эко - Роль читателя. Исследования по семиотике текста [litres]

Подобным образом и мы, читая Роджера Бэкона, удивляемся, как это он мог с уверенностью утверждать возможность летающих машин, и считаем его столь же блестяще прозорливым, как Леонардо. Однако Леонардо хоть и приблизительно, но описал летательный аппарат, а Роджер Бэкон всего лишь гениально его постулировал, ограничась называнием.

В заключение мы, несомненно, можем сказать, что иногда на описание возможного мира отваживается метафора. В чем состоит ее механизм? Придерживаясь того определения метафоры, которое дано в Теории (3.4.7) [508], вспомним, что метафора имеет место тогда, когда из двух семантических единиц одна становится выражением другой, потому что происходит их совмещение (un amalgama) благодаря какому-либо общему для них обеих свойству. Следовательно, метафора (если это действительно метафора) есть уже попытка некоего «кодирования» с помощью комбинирования свойств: я называю некоторую сущность X (обладающую свойствами а, b, с) через ее замещение сущностью Y (обладающей свойствами с, d, e), совмещая X и Y по общему для них свойству с, и тем самым предвосхищаю существование некой прежде не существовавшей семантической единицы, обладающей свойствами а, b, с, d, е. В этом смысле поэтическая метафора также может стать инструментом познания, поскольку она представляет собой первый шаг, не вполне еще определенный, к конструированию матрицы мира – например, такого мира, в котором женщина будет лебедью: метафора способна вообразить возможное смешение женщин и лебедей и наличие воображаемых индивидов, обладающих свойствами и тех и других.

Что же касается научно-фантастических произведений, в которых я могу стать своим собственным отцом, а завтрашний день оказывается тождественным вчерашнему, то они большей частью именно стремятся показать, к каким неудобствам ведут логические противоречия, и обыгрывают именно тот факт, что возможный мир, предлагаемый вниманию читателя, не мог бы функционировать (и, по сути дела, может быть сконструирован лишь весьма приблизительно). Нам предлагается испытать удовольствие от неопределимого (при этом обыгрывается наша привычка отождествлять слова и вещи: в силу этой привычки мы инстинктивно верим, что вещь поименованная тем самым становится данной, т. е. некоторым образом сконструированной). В то же время нас приглашают поразмыслить о возможной неполноте, усеченности нашей энциклопедии, о том, что ей недостает каких-то свойств, о которых мы можем лишь догадываться. Иными словами, нас хотят заставить почувствовать то, что у Э. Э. Эббота чувствовали обитатели двухмерного мира, когда столкнулись с трехмерным шаром. Нам говорят о возможном существовании иных измерений. Но не говорят, как их определить и обрести. В этом и заключается некоторое различие между мирами Флатландии и специальной теорией относительности. И дело здесь не просто в личных предпочтениях.

Теперь мы можем применить изложенные теоретические соображения к нашему понятию фабула, иначе говоря – перевести эти теоретические выкладки в термины теории фабулы и сотрудничества-сотворчества читателя.

Мы можем следующим образом определить составные части фабулы:

а) возможный мир W N [509], вызванный к жизни воображением автора. W N – это абстракция. Это не текст как некое семантико-прагматическое устройство, поскольку W N относится только к уровню фабулы. Это и не просто некое одно состояние вещей, но ряд; последовательность состояний вещей: от исходного s 1 до конечного s n [510] – так что в последовательности s 1 , s 2 … s n одно состояние вещей переходит в другое, и эти переходы осуществляются во временные промежутки t 1 , t 2 … t n .

Далее мы будем представлять фабулу W N как последовательность текстовых состояний W NSi , W NS2 … W NSn . Описание мира W N может считаться завершенным лишь тогда, когда будет достигнуто конечное состояние W NSn . Например, мы будем правы, если скажем, что «Мадам Бовари» – это история о женщине (из мелкой буржуазии), которая изменяет своему мужу и умирает, и ошибемся, если сочтем, что это история о женщине, счастливо живущей со своим мужем, хотя начальные состояния фабулы могут внушить нам подобное представление.

Заметим, что текстовые состояния W NSl , W NS2 … W NSn – это не возможные миры по отношению к W N . Скорее это актуальные состояния (actual states) мира W N . Если мы приняли существование возможного мира W N , населенного двумя индивидами, которых зовут Рауль и Маргарита, то Рауль, идущий в театр, и Рауль, получающий письмо, – это тот же самый индивид того же самого мира, хотя и двух разных его состояний, подобно тому как индивид, начавший писать данную главу, – тот же самый индивид, который продолжает ее писать, живущий в том же самом мире, хотя и в двух разных его состояниях.