Дмитрий Быков - Иностранная литература - тайны и демоны

Джаспер его подпаивает чем-то из своей фляжки, Дёрдлс ненадолго то ли забывается, то ли отключается, и снится ему, что у него падают из рук ключи от подземелья и кто-то подбирает их. Но когда он просыпается – Джаспер будит его, – ключи по-прежнему у него.

В этом фрагменте уже чувствуется, что Диккенс был прав, когда говорил о чем-то принципиально новом в этом романе, о принципиально новом уровне мастерства. Действительно, ночь, странные ритмические повторы, предвещающие уже Оскара Уайльда, будущих символистов, жутковатое путешествие по гробницам – все это говорит уже о каком-то другом Диккенсе. Не о Диккенсе – социальном реалисте, а о Диккенсе-мистике.

Ну и наконец, третья замечательная сцена. Через полгода после того, как Эдвин Друд исчез (а исчез он в бурную ночь после прощального обеда с Джаспером и Невилом), Джаспер опять посещает курильню. Старуха уже догадалась: если давать ему чуть более слабую дозу опиума, можно разобрать, что он бормочет. Она прислушивается, и он начинает говорить о некоем «путешествии», которое он много раз совершал в воображении, лежа в этой самой комнате:

– Я сказал тебе, что проделывал это здесь сто тысяч раз. Нет, миллионы и миллиарды раз! Я делал это так часто и так подолгу, что, когда оно совершилось на самом деле, его словно и делать не стоило, все кончилось так быстро!

– Значит, за то время, пока ты здесь не бывал, ты уже совершил это путешествие? – тихонько спрашивает она.

Сквозь дымок от трубки он устремляет на нее горящий взгляд. Потом глаза его тускнеют.

– Да. Совершил, – говорит он.

<���…>

– А что же я тебе говорил? Слишком быстро. Но подожди еще немного. Это было только виденье. Я его просплю. Слишком скоро все это сделалось и слишком легко. Я вызову еще виденья, получше. Это было самое неудачное. Ни борьбы, ни сознанья опасности, ни мольбы о пощаде. И все-таки… Все-таки – вот этого я раньше никогда не видел!..

Он отшатывается, дрожа всем телом.

– Чего не видел, милый?

– Посмотри! Посмотри, какое оно жалкое, гадкое, незначительное!.. А-а! Вот это реально. Значит, это на самом деле. Все кончено.

После этого Джаспер забывается окончательно.

В романе есть ряд деталей, которые наводят нас на мысль, каким же образом было совершено убийство Эдвина Друда. Незадолго до убийства на шее Джаспера появился «длинный черный шарф из крепкого крученого шелка». Или еще одна деталь, которая заставляет нас раздумывать о ложных ходах и волчьих ямах в тексте. В начале своей прогулки с Дёрдлсом Джаспер видит у ворот большую кучу негашеной извести. Наступить на нее нельзя – подметки разъедает, ожоги страшные оставляет. «А ежели поворошить ее малость, так и все ваши косточки съест без остатка», – говорит Дёрдлс.

Одного только она не сжигает – металла. Мы узнаём, что у Эдвина Друда есть две драгоценности – булавка от галстука и отцовские часы с цепочкой. И всё это он носит с собой. Эти драгоценности после исчезновения Эдвина Друда и находит в реке каноник Криспаркл, замечательный спортсмен и пловец. Но у Эдвина есть и третья драгоценность, о которой Джаспер не знает, – это кольцо умершей матери Розы, которое Грюджиус вручает Эдвину по поручению отца Розы. Если свадьба Розы и Эдвина состоится, он должен надеть ей кольцо на палец, если нет – вернуть его Грюджиусу. Но молодые люди решают, что свадьбы не будет, и Эдвин Друд оставляет кольцо в кармане. «“Пусть лежит”. И в ту минуту, когда он принял это, казалось бы, не столь важное решение, – говорит Диккенс, – среди великого множества волшебных цепей, что день и ночь куются в огромных кузницах времени и случайности, выковалась еще одна цепь, впаянная в самое основание земли и неба и обладавшая роковой силой держать и влечь».

Во второй половине романа происходят два принципиально важных и совершенно необъяснимых события.

Событие первое – любовное признание Джаспера. Джаспера прорвало, как бывает с наркоманами, и он произносит монолог, замечательное стихотворение в прозе с рефреном «я любил тебя до безумия» (думаю, не без влияния этого монолога впоследствии писал Куприн любовное письмо своего героя в «Гранатовом браслете»):

– Роза, даже когда мой дорогой мальчик был твоим женихом, я любил тебя до безумия; даже когда я верил, что он вскоре станет твоим счастливым супругом, я любил тебя до безумия; даже когда я сам старался внушить ему более горячее чувство к тебе, я любил тебя до безумия; даже когда он подарил мне этот портрет, набросанный столь небрежно, и я повесил его так, чтобы он всегда был у меня перед глазами, будто бы на память о том, кто его писал, а на самом деле ради горького счастья ежечасно видеть твое лицо и ежечасно терзаться, – даже тогда я любил тебя до безумия; днем, в часы моих скучных занятий, ночью, во время бессонницы, запертый как в тюрьме в постылой действительности, или блуждая среди райских и адских видений, в стране грез, куда я убегал, унося в объятиях твой образ, – всегда, всегда, всегда я любил тебя до безумия!