Дмитрий Быков - Иностранная литература - тайны и демоны

Туве Янссон мастерски нагнетает ощущение ужаса. «Муми-тролль и комета» полна таких деталей, которые даже не всякий ребенок выдержит. Помните ядовитый куст опасной разновидности Angostura? Теперь-то мы знаем, что «Ангостура» – это всего лишь горькая настойка, которую Хемингуэй любил добавлять к джину, но впервые об этой ангостуре мы услышали, когда прочитали «Муми-тролля и комету» и увидели страшный рисунок Янссон, где куст с желто-зелеными цветами-глазами хватает маленькую фрёкен Снорк своими извилистыми ветками-руками. А как страшно, как жутко нарисована у нее красная выжженная земля, ждущая комету! Комета эта занимает уже полнеба, и высохли все реки и моря, и фрёкен Снорк концом своей ходули сбрасывает рыб в еще не высохшие лужицы, чтобы они хоть как-то пережили чудовищную эту засуху. Невозможно представить ничего более жуткого, чем этих крошечных существ на ходулях, которые бредут среди красного, абсолютно марсианского пейзажа по высохшему морю и не могут даже спеть любимую песенку «Эй, зверятки, завяжите бантиком хвосты», потому что горячим ветром кометы выдуло все ноты из губной гармошки Снусмумрика. Но вот эти маленькие, пузатые, носатые существа с коротенькими ножками – такой замечательный символ беспомощности, неуклюжести и при этом абсолютного бессмертия! Беспомощное существо, которое тем не менее успешно противостоит страшному миру, – разве это не лучшая метафора нашей собственной жизни?

Проза Туве Янссон очень четко делится на три периода. Первый – это период ошеломляющих ранних успехов. Повесть «Маленькие тролли и большое наводнение» (1945) не представляет из себя ничего особенного, в ней еще слишком много алогичных чудес, чудес, которые еще не вошли как бы в норму. Но основы муми-тролльской космогонии уже заложены. Почему муми-тролли вообще пустились в плавание, в странствие и почему они вообще решили искать себе долину? Дело в том, что они были домовыми троллями, добрыми троллями, охраняющими дом, и когда-то жили за печкой. «Кое-кто из нас еще и сейчас живет там, – говорит Муми-мама. – Разумеется, там, где еще есть печки. Но там, где паровое отопление, мы не уживаемся» [113] Перевод Л. Брауде. . Поэтому они вынуждены искать себе новый дом. Потом они стали пушистыми, подобными каким-то зверькам, и гораздо больше ростом: вначале муми-тролль вообще с ладонь величиной, а Муми-тролль в «Шляпе волшебника» (1948) уже примерно со стул. Собственно говоря, в расчете на это и выстроен пятиэтажный макет Муми-дома высотой с человеческий рост в музее Муми-троллей, который находится в Тампере и в постройке которого принимала участие сама Туве Янссон. Муми-тролль перестал быть духом, перестал быть троллем, он стал полновесным животным, мыслящим, а может, даже немножко человечком.

Две лучшие вещи ранние – это, конечно, «Муми-тролль и комета» и «Шляпа волшебника». Именно в «Шляпе волшебника» начинаются гениальные игры Туве Янссон с читателем, ее прямые обращения к нему: «Если хочешь знать, во что превратились вставные зубы Ондатра, спроси у мамы. Она знает». И сколько мам вынуждены были объяснять, во что превратились вставные зубы Ондатра! «Шляпа волшебника» – это притча, абсолютно скандинавская, абсолютно символическая притча о природе творчества – волшебном преображении, когда никогда не знаешь, что получится. Иногда получается прекрасный рубин, а иногда из муравьиного льва – самый маленький на свете, бесконечно печальный ежик, который уходит куда-то в непонятную даль. Муми-папа, надев однажды шляпу, отделался только легкой головной болью, но в нем проснулся писательский зуд (кстати, следующая книга Янссон – «Мемуары Муми-папы», 1950). Причем обратно расколдовать шляпа волшебника никого не может. Обратно расколдовать, как всегда, может всесильная Муми-мама, богиня-мать, которая, увидев жуткое существо с глазами-тарелками, в которое превратился Муми-тролль, говорит:

– Да, это Муми-тролль.

И не успела она это промолвить, как Муми-тролль начал преображаться. Его глаза, уши и хвост уменьшились, а нос и живот увеличились. И вот уже перед ними стоит Муми-тролль во всем своем великолепии, такой, каким был.

– Иди же, я обниму тебя, – сказала Муми-мама. – Уж моего-то маленького Муми-сына я узнаю всегда, что бы ни случилось.

Думаю, Туве Янссон меньше всего могла предполагать, что из ее воспоминаний об идеальном детстве в скульпторской семье, о братьях, сестрах, о маме получится вот такая сага. Она мне честно рассказала, что вся повесть «Папа и море» (1965) получилась из очень простой истории. Ее дядя боролся с контрабандистами, и однажды контрабандистов, которые пытались в Финляндию ввезти некоторое количество спиртного, невзирая на сухой закон, выбросило на маленький остров. Из всей жидкости у них был один только спирт, и они вынуждены были пить его вместо воды. И их, очень пьяных и очень несчастных, как объяснила Туве Янссон, в конце концов сняли с этого острова, и отвезли на берег, и напоили уже водой по-человечески. Вот из этой истории родился эпизод с ящиком виски, которые море выбрасывает Муми-папе на берег, и вся история с островом, который одержим ужасом перед Моррой.