Хотите знать, чем дело кончилось, чем сердце успокоилось? Кирилла, естественно, убьют, как только он выдаст на-гора все свои проповеди. Это в нашей интеллектуальной прозе традиция: от иличевских «Анархистов» до мелиховского «Заземления». Герой выговорился по самое не хочу, занять его больше нечем, – канун да свеча молодцу. Но это лишь экзистенциальная развязка. В метафизической Чижова занесет в совсем уж отвязанное блядословие: покойный, изволите видеть, был «ангелом внутренних небес» , надзирающим за делами человеческими.
Как реалистическая проза роман не состоялся за явным недостатком реализма. Как интеллектуальная… ну, если считать интеллектом патологическое мудрствование, «словесную опухоль» , как говорил академик Павлов, – пожалуй, да. Единственное достоинство книги – качественный стиль, что уже немало… и все-таки мало, как выясняется.
Критический речекряк: этиология и патогенез
Слушайте и не говорите, что не слышали. Итак, краткий курс современной русской литературы. Постпамять – искусство дистанций. Ибо литература отпрыгивает, едва захочешь на нее присесть. Нужна попытка отменить определенный модус чувственного и познаваемого, найти новый срез мыслимого: через ритуальное грязеполивание прийти к заморозке своих комплексов. Проза, несмотря на сильное искушение впасть в некий род кибероптимизма и гипостасис симулятивной гиперреальности, должна быть крипторелигиозна. Императивы текущего момента – автолитературоцентристская оптика и эмерджентное чтение, победительная власть двойной логики и релятивное отношение к содержанию победительной правды. И учтите: человек не может не вжевывать резину в почву опыта, но тут мы покидаем область персоналистских философий и перемещаемся в близкий концепциям современной физики метаконтинуум множественных вселенных…
Вы думаете, это бредит малярия? Нет, это было и есть. И отнюдь не в Одессе, а в российском толстожурнальном пространстве и литературном сегменте рунета: над отрывком трудился авторский коллектив в составе Валерии Пустовой, Арины Бойко, Алисы Ганиевой, Евгении Вежлян, Ольги Баллы и Андрея Пермякова. Из их цитат и скомпилирована супрасинтаксическая заумь, похожая не то на поэтические потуги Гребенщикова, не то на философские потуги Бодрийяра. Помилуй Бог, сколько же псевдонимов у Фимы Собак!..
Было б в мире положенье попроще, можно было бы позвонить 03 и вызвать психиатрическую бригаду. Хотя и доктор Титанушкин с профессором Стравинским в нашем случае не помогут: это не шизофазия, это ее имитация, что гаже всякой патологии.
Можно два слова о личном? Я с детства усвоил постулат физика Александра Китайгородского: реникса обожает являться публике в платье из словесной шелухи. Диагностировать ахинею довольно просто: «Утверждения о мире – это либо описание фактов, либо логические выводы следствий из твердо установленных фактов, либо гипотезы, которые в принципе могут быть проверены фактами. Если же утверждение не может быть занесено ни в одну из этих граф, то оно лишено содержания, чепуха (можете выбрать любое, что вам нравится)».
Возражения насчет гуманитарных наук категорически не принимаю. Филология есть наука точная: вот анафора – вот эпифора, вот экспозиция – вот кульминация, вот фабула – вот сюжет. Вам привет от Шкловского: искусство как прием. А по заявкам любителей лирики – Мандельштам: «Красота – не прихоть полубога, / А хищный глазомер простого столяра» . Прочее от лукавого.
Затрудняюсь вычислить, когда именно шизофазия с глоссолалией стали литературным комильфо. Кажется, в середине нулевых – точнее сказать не могу: я тогда за литпроцессом не следил. Но попробую реконструировать ситуацию.
Примерно тогда возникла так называемая «рекомендательная критика» – слов нет, дивный эвфемизм для лютого и беспардонного product placement’а. Корифеем ее был Лев Данилкин, который, по слову Сергея Белякова, генерировал не идеи, а слоганы. Каковых наштамповал не одну сотню: «стомиллионный блокбастер», «золотовалютные резервы русской литературы», «великий национальный роман», «завораживающая, чеканная проза» и прочая, прочая, прочая. Но и на старуху бывает поруха: иногда маститого копирайтера с головой накрывал кризис жанра. Тогда на свет являлось нечто эффектное, но маловразумительное: «Текст-проект, с помощью которого пишущий-смотрящий пытается сам стать Словом».
Инновация приглянулась трудящимся литературно-критического цеха. Не могла не приглянуться. Тому есть как минимум две причины.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу