Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Про содержание, думаю, все понятно. А форма… она у Захара Подкалиберного неизменна со времен приснопамятной извивающейся гниды:

«Вторым следовал Дак, спрятав автомат за полог куртки», – а пáруса у куртки невзначай не было? Или попоны? Теперь понимаю, отчего затея с ватниками «Захар и Егор» накрылась банным тазом – тот еще дизайнер старался.

Плюс россыпи диких, немыслимых тропов, выдумать которые может либо пьяный в хлам, либо упертый сюрреалист. Хотя возможен и третий вариант – пьяный в хлам сюрреалист:

«В магазин ворвался кто-то незримый и огромный, снеся взмахом крыла целую полку разноцветных бутылок» , – и как крыло-то удалось разглядеть, если он весь такой незримый?

« У Лесенцова была короткая стрижка, резкая проседь посреди головы – словно его лизнули серебряным языком», – а что, серебро пачкается? Не знал, спасибо за консультацию.

«Сам себе Вострицкий напоминал отравленного осьминога – его раздражали собственные, так сильно отросшие, руки и ноги», – поздравляю, переворот в малакологии: для отравленных головоногих характерен ускоренный рост конечностей.

А есть еще и «синеглазый смех» , и «перелетные брови Брежнева» … Вы, товарищ замполит, воля ваша, что-то нескладное придумали. Над вами потешаться будут.

Хотя это вряд ли. У российского читателя благодаря Елене Шубиной со товарищи давным-давно «приятный сквозняк в почти обнаженном мозгу», – вот тут прилепинский слововыверт ну о-очень близок к истине.

Да, вот еще что: Евгений Николаевич, не льстите себе. Подойдите поближе.

В литературе нынче, что на паперти: сплошь недужные и страждущие. Стоит подойти поближе, и со всех сторон грянет многоголосое: сами мы не местные, карман с деньгами отрезало трамваем…

Не торопитесь подавать. Понаблюдайте лучше фрик-шоу со стороны: оно и любопытно, и поучительно.

Мученичество, заметил ехидный Уайльд, всего лишь попытка при помощи костра достичь того, чего не удалось достичь верой. Замените «веру» на «талант», и правило окажется вполне применимо к изящной словесности. Обделил Господь способностями – дави на слезные железы сапогом. Лучше кованым.

Первый подобный опыт, сколько помню, имел быть в 2008-м. Тогда в двери большой литературы робко поскребся сиротка Егор Молданов – принес повесть «Трудный возраст» о тяжелом детдомовском детстве и драматической однополой любви. Автор страдал инкурабельной формой алекситимии, – «пятилетний отрок», «авторитет вырос на недосягаемую высоту» и проч. Однако текст добрался в «Дебюте» до шорт-листа и получил от тамошних щедрот премию «За мужество в литературе» – как же сиротку без рубля отпустить? Год спустя случилось страшное: Молданов угодил в автокатастрофу и чудом выжил – старшему брату ДТП стоило жизни. Беда одна не ходит: на 22-летнего парня навалилась фибросаркома. Медики резали пациента по-инквизиторски – с чувством, с толком, с расстановкой: сначала палец на ноге, потом стопу, а потом и всю ногу. Болящий на смертном одре вымолил у главреда «Литроссии» номинацию на «Большую книгу» и премию Юрия Казакова, а вскоре почил в бозе и сподобился прочувствованного некролога в «Литгазете». Но питерскому прозаику Валерию Айрапетяну течение фибросаркомы у болящего показалось неправдоподобным. Вскоре выяснилось, что Молданов жив-здоров, работает в транспортной полиции и в жизни ничего не писал, кроме школьных диктантов и рапортов начальству. «Трудный возраст» сочинил, а после жалобил публику приемный отец Молданова Анатолий Костишин – сам-то он не мог претендовать на «Дебют» из-за возрастного ценза.

Кто-то на грабли наступает, а мы на них пляшем. Через десять лет история повторилась – и, вопреки Гегелю, снова в виде фарса. В 2017-м немецкий грузин Михаил Гиголашвили представил читателям роман «Тайный год» – про то, как в лето 7083 государь Иоанн Васильевич, всея Руси и иных повелитель посадил царем на Москве Симеона Бекбулатовича. Батоно Гиголашвили дал фору даже «Цветочному кресту» – нарядил Ивана Грозного в бушлат, накормил «мерзлой картохой» и попутал ляжку с лягушкой: «Тыкнул в лягву ножом до крови». Синхронно поползли жуткие слухи о том, что автор неизлечимо болен. Диагноза не упомню, но наверняка было что-то страшное: вялотекущая внематочная имбецильность, осложненная острой риновирусной диареей. Литературный мир встрепенулся: брат Мишико помирает, премию просит! Так ведь и дали – «Русскую премию». И на «Нацбест» номинировали, и до большекнижного шорта дотащили. Брат Мишико тем временем передумал помирать. Просто на несколько лет пропал из вида. А недавно объявился жив-здоров и даже с новым опусом: «Иудея, I век. Роман-апокриф». Интересно, чем на этот раз захворает? Или тыкнут его в лягву до крови? Делайте ставки, господа.