Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Процесс переворота в критике пошел! Чувствуется, валяние в ногах какого-никакого, а писателя (и желательно занимающего не последний пост в руководстве толстым журналом) сильно способствует прогрессу… в критике.

Пустовую с тех пор регулярно представляют на различных мероприятиях как очередную надежду критики. Мне давно кажется, что основное занятие литератора любого разбора – это присутствие на «значимых мероприятиях». Соответственно этому «важнейшему из дел» меняется все – от манеры речи до манеры письма. Главной целью присутствия на мероприятиях становятся речи, слоганы и лозунги. И манифесты. Писатели и критики так и норовят наставить и исправить – искусство, критику, «народно-читательские массы»… При этом никак не сообразуясь с объемом собственного ума, опыта и таланта.

Вот и В. Пустовая так и пышет энтузиазмом: «И я решила как-то бороться с этим мазохизмом русской интеллигенции, поправить всем мозги, так сказать».

Желание благое, но оттого не менее инфантильное и преглупое. Впрочем, покровители «мамкиных бунтарей» любят кипучих энтузиастов. «Он/она хорошая девочка/хороший мальчик», – говорят нам благообразные старцы (и старицы). – «Будем снисходительны, он(а) научится». А позвольте-ка узнать, когда? Через десять лет, двадцать, сорок? Когда эта «молодость» преобразится в профессионализм?

Однако по прошествии лет нам продолжают все так же объяснять, что «девочка старалась» и «она научится» (даже если автору за сорок).

Вчитайтесь в откровения Валерии Ефимовны: «Свойственное молодости желание – всем открыть глаза на правду жизни, которую еще не научился отличать от своего идеала. Это сильный импульс для начала критического пути: прийти в литературу, чтобы в ней что-то поправить».

Вот тут бы и призадуматься снисходительным благодетелям: это что за неспособность отличать правду жизни от своего идеала? По всем законам логики правда жизни противоположна идеалу, по крайней мере сильно от него отличается, иначе и менять-то ничего не потребовалось бы. Валерия Ефимовна вообще думает над тем, что говорит и пишет – или всего лишь заполняет эфир бессодержательными, но бойкими речами?

Некоторые и правда задумались. Литературный критик Елена Иваницкая пишет: «Критическая манера Валерии Пустовой меня приводит в недоумение. Конечно, ее жажда поскорей выйти на «крупные идеи» заслуживает уважения, но за идеями нередко теряется текст. Пустовая неохотно и скупо цитирует рецензируемых авторов, почему-то называя цитирование «нехитрым приемом», хотя, по-моему, это прямая обязанность рецензента перед читателем».

Боязнью цитат грешат многие, не только Пустовая. Цитаты утяжеляют текст, делают его не таким легким, динамичным и сбивают читателя с мысли. Многие даже признаются, что цитат не читают – автор, дескать, пишет «темно и вяло», зачем мне это перечитывать? Затем, что цитаты есть аргумент критика. А критические статьи суть рассуждения, хоть «новые критики» тщатся об этом забыть или хоть заболтать, раз уж забыть не получается.

Ну и читатели не отстают, относясь к критической статье как к попытке их, читателей, развлечь. А многие за цитатами, как за деревьями, не видят леса и оказываются не в состоянии понять, что же хотел сказать критик.

Короче говоря, исключением цитат из текста критик страхует себя. Показаться голословным ему не страшно, а показаться сложным для восприятия страшно, да еще как. Но если критик ничем не подтверждает все эпитеты, на живую нитку пришитые к авторскому тексту – может быть, он проанализирует сюжет?

Тоже нет. Снова прибегну к помощи Иваницкой: «Она редко вспоминает о том, что, собственно, в рецензируемом романе происходит. Читатель, который раздумывает, взяться ли – ну, скажем, за «Веру» Александра Снегирева – услышит от Пустовой, что «Вера не символизирует, не обозначает, не указывает – Вера существует, над стратами и страстями», что «жертва и преображение Веры скорее мистериальной природы» и т. д. Но кто такая Вера и что с ней происходило – об этом ни словечка».

Я и сама никогда не замечала за Пустовой ни стремления дать исчерпывающий спойлер в духе Г. Юзефович, ни даже сколько-нибудь раскрыть тему или хоть жанр произведения. Ее статьи полны мутных фраз, а если книга откровенно плоха, статьи превращаются в отражение почти религиозного экстаза.

Например, одиозный «Цветочный крест» Е. Колядиной (выбор на первую премию откровенно графоманского опуса был способ «хлопнуть дверью» перед предполагаемым закрытием «Русского Букера») Пустовая призывает «вытащить из-под парты, сознавшись, что в последнее время многим литературно образованным людям полюбились наивное искусство, простые житейские ситуации, веселые байки, авторы, пышущие удовольствием от жизни и верой в успех, и – да, что-то за всем этим доброе и большое: может, семья, может, старинная легенда, а то и Бог».