Павел Крусанов - Хождение по буквам

Не устаю в Ялани пребывать. Несуетливо, благостно, пусть и разруха. Место-то – намоленное и нажитое, горем и радостью наплаканное, да и не кем-то, а моими предками. Мне тут спокойно. Со всех сторон будто защищённый… Жил бы и жил здесь, думаю, несмотря на все бытовые трудности и неурядицы. Но так-то, может быть, с трудностями да неурядицами, и лучше. Душа в заботах, в злое не мятётся, здесь – как причастен будущему веку и как свидетель Жизни Вечной, а там, в большом городе, жизнь текущая всё затемняет, и мысли чаще об ином…

Или вот:

Как люди живут без этого, думаю. Живут же. Каждому своё. Другой, вдруг окажись надолго здесь, и от тоски бы тотчас помер или от страха. А мне вот – тут и век бы скоротал, наверное, не запечалился.

Курсивы, речевой ритм, даже знаки препинания – очень важны в мелодике авторского стиля Василия Ивановича, как и каждое выверенное на слух слово. В этом, как и в авторской интонации, и в точном выборе рассказчика, собственно, и заключается главное колдовство его книг. У Аксёнова нет напряженного сюжета – он вообще не любит фабульного строения текста, – но текст при этом насыщен потрясающей, завораживающей психодинамикой. Ведь его книги прежде всего о том, что человек – невероятен. С ним, человеком, за одну-единственную прожитую секунду происходит тьма превращений. Потому что глаза его – видят, уши – слышат, тело – осязает, душа – волнуется и болит. Каждая клеточка, ничтожная, невидимая, но входящая в состав человека – живая. А душа, когда она болит, – растёт. Кому-то мнится, что растёт как опухоль, к смерти, кому-то – к преображению в вечности.

Алла Горбунова работает иначе. Она легко меняет жанры, не чураясь даже тех, которые считаются служебными, вроде литературной критики. Впрочем, о критике говорить не будем. Как и о поэзии – это не наша поляна. Хотя люди сведущие едва ли не в один голос заявляют, что в своём поколении Алла Горбунова – один из самых ярких стихотворцев. Да и «Дебют» она получила именно как поэт. Нет оснований мнению спецов не доверять. Тем более если перед глазами такое:

Латиняне говорили: по когтю узнают льва. Тот самый случай.

Гораздо меньше публика знает Горбунову как весьма своеобразного, колоритного прозаика, и эту несправедливость следует немедля устранить. Поведаем миру о книге Горбуновой «Вещи и ущи», увидевшей свет в прошлом году.

В этом сборнике под сотню фрагментарных, но тем не менее выстраивающихся в облачное композиционное единство миниатюр. Опыты ли это последнего времени, или книга складывалась годами – неизвестно. По некоторым признакам – росла постепенно, как растёт геологический пласт или дерево кольцами, но это не суть важно.

На первой же странице автор проводит перед читателем блесну, сев на которую читатель слезть уже не сможет:

Многие люди, после смерти оказавшись в аду, обращаются к психологам, психотерапевтам и психоаналитикам, потому что у них развивается невроз от того, что они в аду. Я сама работаю в аду психоаналитиком, и в моей практике ко мне часто обращаются пациенты, которые говорят, что были хорошими людьми и никому ничего плохого не сделали, и сам факт, что они оказались в аду, для них непонятен и мучителен.

Это не банальная аллегория реальности – всё куда интереснее. Работающий в аду психоаналитик действительно предлагает своим пациентам, угодившим в преисподнюю, прекрасно продуманную, полную достоинства и смирения инструкцию по поводу того, «как стоит себя вести в этой непростой ситуации».

Подробнее о форме: книга составлена из пяти циклов, каждый из которых укомплектован небольшими текстами, чей жанр подчас не поддаётся точному определению – сюжетная миниатюра, философически-завиральное эссе, цикл неоапулических историй, акварельный портрет экзистенциального ужаса, пейзажный очерк, постапокалиптические сны и т. д. Когда читаешь «Вещи и ущи», не отпускает ощущение, что погружаешься в странный и роскошный театр теней: то всплывает из пустоты кошачья улыбка Борхеса, в отсутствие самого Борхеса (Чеширский Борхес), то запускается карусель озорной обэриутской чехарды, то дух Платонова несётся на метле в багровых небесах, то выглянет Пришвин из края непуганых птиц и нетоптаных ягод, то вовсе явится что-то волшебное и уверенно предъявляет себя, ни от чего не отражённое и не имеющее соответствий. Завораживающий, колдовской иллюзион. Многие страницы хочется перечитать заново, столь густы они в своём минимализме.