Но в нынешнем столетии, на нашу беду, час Александра Галича снова пробил, и вопрос «Можешь выйти на площадь? Смеешь выйти на площадь?..» перестал восприниматься как фигура речи. Один талантливый литературовед поместил недавно в фейсбуке свою фотографию в одиночном пикете у входа в Администрацию Президента Российской Федерации с показательной подписью: «Что-то важное для себя самого я сегодня точно сделал».
Патетика – самое слабое место Галича (возможно, искусство в принципе ускоренно старится от неприкрытого пафоса). Но когда о Галиче-лирике говорят, отводя глаза, чтобы не ранить чувств ценителя, моих, к примеру, настает мой черед смотреть в пол. Потому что, по мне, Александр Галич – очень сто́ящий поэт, а не стенобитное орудие в борьбе за правое дело. Ну, во-первых, есть собственно лирические песни, вроде «Номеров»:
ВЬЮГА ЛИСТЬЯ НА КРЫЛЬЦО НАМЕЛА,
ГЛУПЫЙ ВОРОН ПРИЛЕТЕЛ ПОД ОКНО
И ВЫКАРКИВАЕТ МНЕ НОМЕРА
ТЕЛЕФОНОВ, ЧТО УМОЛКЛИ ДАВНО.
СЛОВНО ВСТРЕТИЛИСЬ ВО МГЛЕ ПОЛЮСА,
ПРОЗВЕНЕЛИ НАД ОГНЕМ ТОПОРЫ —
ОЖИВАЮТ В ТИШИНЕ ГОЛОСА
ТЕЛЕФОНОВ ДОВОЕННОЙ ПОРЫ.
И ВНЕЗАПНО ОБРЕТАЯ ЧЕРТЫ,
ШЕПЕЛЯВИТ В ТЕЛЕФОН ШЕПОТОК:
– ПЯТЬ-ТРИНАДЦАТЬ-СОРОК ТРИ, ЭТО ТЫ?
РОВНО В ВОСЕМЬ ПРИХОДИ НА КАТОК!
ПЛЯШУТ ГАЛОЧЬИ СЛЕДЫ НА СНЕГУ,
ВЕТЕР СТАВНЕЮ СТУЧИТ НА БЕГУ.
РОВНО В ВОСЕМЬ Я ПРИЙТИ НЕ МОГУ…
ДА И В ДЕВЯТЬ Я ПРИЙТИ НЕ МОГУ!
ТЫ НАПРАСНО В ТЕЛЕФОН НЕ ДЫШИ,
НА ЗАБРОШЕННОМ КАТКЕ НИ ДУШИ,
И ДАВНО УЖЕ СВОИ «БЕГАШИ»
Я СТАРЬЕВЩИКУ ОТДАЛ ЗА ГРОШИ.
И СОВСЕМ Я ГОВОРЮ НЕ С ТОБОЙ,
А С НАДМЕННОЙ ТЕЛЕФОННОЙ СУДЬБОЙ.
Я ПРИКАЗЫВАЮ:
– ДАЙТЕ ОТБОЙ!
УМОЛЯЮ:
– ПОСКОРЕЕ, ОТБОЙ!
НО ПЕЧАЛЬНО ИЗ НОЧНОЙ ТЕМНОТЫ,
КАК НАДЕЖДА,
И УПРЕК,
И ИТОГ:
– ПЯТЬ-ТРИНАДЦАТЬ-СОРОК ТРИ, ЭТО ТЫ?
РОВНО В ВОСЕМЬ ПРИХОДИ НА КАТОК!
Но и это не все. Галичу отказывают в лиризме люди, понимающие под лиризмом какое-то особое «лирическое» содержание (любовь, главным образом, природу, и т. п.; лишь бы не злобу дня и политику). Хотя подлинный лиризм – свойство интонации, а не тематики. И «антисоветские» песни Александра Галича – лирика высокой пробы, взять хоть «Облака»:
ОБЛАКА ПЛЫВУТ, ОБЛАКА,
НЕ СПЕША ПЛЫВУТ, КАК В КИНО.
А Я ЦЫПЛЕНКА ЕМ ТАБАКА,
Я КОНЬЯЧКУ ПРИНЯЛ ПОЛКИЛО.
ОБЛАКА ПЛЫВУТ В АБАКАН,
НЕ СПЕША ПЛЫВУТ ОБЛАКА.
ИМ ТЕПЛО, НЕБОСЬ, ОБЛАКАМ,
А Я ПРОДРОГ НАСКВОЗЬ, НА ВЕКА!
Я ПОДКОВОЙ ВМЕРЗ В САННЫЙ СЛЕД,
В ЛЕД, ЧТО Я КАЙЛОМ КОВЫРЯЛ!
ВЕДЬ НЕДАРОМ Я ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
ПРОТРУБИЛ ПО ТЕМ ЛАГЕРЯМ.
ДО СИХ ПОР В ГЛАЗАХ СНЕГА НАСТ!
ДО СИХ ПОР В УШАХ ШМОНА ГАМ!..
ЭЙ, ПОДАЙТЕ Ж МНЕ АНАНАС
И КОНЬЯЧКУ ЕЩЕ ДВЕСТИ ГРАММ!
ОБЛАКА ПЛЫВУТ, ОБЛАКА,
В МИЛЫЙ КРАЙ ПЛЫВУТ, В
КОЛЫМУ, И НЕ НУЖЕН ИМ АДВОКАТ,
ИМ АМНИСТИЯ – НИ К ЧЕМУ.
Я И САМ ЖИВУ – ПЕРВЫЙ СОРТ!
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ, КАК ДЕНЬ, РАЗМЕНЯЛ!
Я В ПИВНОЙ СИЖУ, СЛОВНО ЛОРД,
И ДАЖЕ ЗУБЫ ЕСТЬ У МЕНЯ!
ОБЛАКА ПЛЫВУТ НА ВОСХОД,
ИМ НИ ПЕНСИИ, НИ ХЛОПОТ…
А МНЕ ЧЕТВЕРТОГО – ПЕРЕВОД,
И ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕГО – ПЕРЕВОД.
И ПО ЭТИМ ДНЯМ, КАК И Я,
ПОЛСТРАНЫ СИДИТ В КАБАКАХ!
И НАШЕЙ ПАМЯТЬЮ В ТЕ КРАЯ
ОБЛАКА ПЛЫВУТ, ОБЛАКА…
Или такой шедевр, как посвященная Варламу Шаламову баллада «Все не вовремя» – это где в конце:
А В КАРАУЛКЕ ПЬЮТ С РАФИНАДОМ ЧАЙ,
А ВЕРТУХАЙ ИДЁТ, ВЕСЬ СОПРЕЛ.
ЕМУ СКУЧНО, ЧАЙ, И НЕСПОДРУЧНО, ЧАЙ,
НАС В ОБЕД ВЕСТИ НА РАССТРЕЛ!
Я ни разу не видел Галича воочию, не слышал его пения вживую. Помню, как-то раз прошел слух про его полуподпольный вечер где-то у черта на куличках в полуподвале, и я исправно битый час с гаком шлепал в темноте по слякоти, но напрасно.
Личность автора любимых песен, понятное дело, интересовала меня, и я, как бы между прочим, расспрашивал единственного нашего с ним общего знакомого – Семена Израилевича Липкина, что за человек был Галич. Запомнилась одна история, которой я этот очерк и завершу.
В 1971 году в Дубовой ложе Дома литераторов Галича исключали из Союза писателей («Но однажды, в дубовой ложе, / Я, поставленный на правеж, / Вдруг такие увидел рожи – / Пострашней балаганьих рож!..»). И он, по словам Липкина, под конец цеховой экзекуции расплакался. Я невольно скривился от этого известия: кумир как-никак и вдруг такое. Но Липкин продолжил – и слезы Галича обрели совсем другой смысл. Незадолго до войны студийцами самодеятельной театральной «Арбузовской студии», в том числе и Галичем, сообща была написана пьеса «Город на заре». А через двадцать лет на афише столичного театра значилась одна-единственная фамилия автора – Арбузов. На премьере Галич прилюдно обвинил Арбузова в «литературном мародерстве», тем более, что иные из соавторов не вернулись с войны [2] https://biography.wikireading.ru/168005
. Но потом Галич простил Арбузова (Липкин употребил именно этот глагол). А в 1971 году на собрании в Дубовой ложе Арбузов взял слово и сказал, что они с Александром Галичем давние друзья, но он считает, что все-таки надо гнать. И вот тут-то Галич и заплакал.
Читать дальше