Владимир Бибихин - Слово и событие. Писатель и литература (сборник)

(83) И всё-таки: психоанализ очищает, [изгоняет злых духов.]

(84) Хожу по клетке, как зверь.

(86) <���Предпочитает Юнга Фрейду. Юнг не запрещает религию.>

(87) <���Роль литературы и словесной цивилизации.> <���Для того и были слова: как тело, снять их, развеять, развенчать. С их помощью разбирается тело. Приходят к истине…>

(88) Как же люди радуются Рождеству, зная, что их ждет бездна? Или они знают что-то еще не известное мне?

(90) <���Надо впитать в себя свою смертность, расподобить навсегда в себе вечное и смертное, расслоить их. Во сне часто видит стену.> <���И я даже слышу чей-то радостный или вернее злорадный голос: “принял, принял! Он там”. Захлопнули. Я почти сплю>. (91) <���Священники заменяют свою уверенность в спасении чувством власти, насилием над людьми. «Помнишь как бывало…»>

(93) <���Чемоданы во сне мешают уехать, мешают освобождению.>

(94–95). Не сохранять свою собственную жизнь, а давать жизнь другим. Если недоброе дело любить свое, то доброе дело любить других, и не для того чтобы обрести в них опять же самих себя, а просто за то что они действительно другие чем мы. Если делать так, то мир не погибнет.

(96–97) <���Куда ни поедешь, хоть на другие планеты, – всё равно есть «это»,> … [только бы было это, только бы было так, чтобы я там был.] Если мне удастся отворить все двери, всё равно останется одна, которую нельзя открыть, дверь удивления. Почему всё есть?

<���В 18 лет, немного до обеда, в маленьком городе, т. е. примерно когда и у Сартра> <���потом это вошло в «Quel bordel»> [Внезапное преображение города. Всё сразу стало нереальным. Вот как это было: нереальность смешанная с реальностью, они тесно, неразрывно сплелись друг с другом. Дома стали еще более белыми, очень настоящими. Что-то новое, возникло повсюду в освещении, что-то девственное, незнакомый мир, который в то же время казался мне от века знакомым. Мир, растворенный в свете и светом восстанавливаемый. Радость, теплая, тоже святящаяся, переливающаяся через край радость изливалась из моих глубин, абсолютное присутствие, присутствие; я был уверен, что это «истина», не зная, как определить эту истину.]

(98) [Я впадаю в литературу снова и снова.] <���Успех.> (99) Возможно, в дневнике иногда отрываюсь от слов и литературы.

(100) <���Читает мистиков, о свете у хасидов, в книге «Асеньева», у неоплатоников, у «héséchiastes» [исихастов].> (101) Жалко, что все метафизики и религии склоняются к тому, что человек – пучок энергий. [Только иудаизм и христианство отважились быть персоналистическими.]

Стойкая вещь половая мораль: она оживает даже после революции.

(102) Пути жизни – я их выбираю все , ежеминутно меняя. Я же литератор.

(103) <���слова еще ни о чем не говорят> [Чем больше я объясняю себя, тем меньше я себя понимаю.]

<���Выйти из языка, как выйти из культуры>

Одно-единственное слово может наставить нас на путь истинный, второе сбивает вас с толку, третье наводит на вас панику; с четвертого начинается абсолютная неразбериха.

(104) [Молчание золото. Гарантией (золотым обеспечением) слова должно быть молчание.]

(105) Прекрасно есть коммуникабельность. [Нет никакой некоммуникабельности за исключением одной: некоммуникабельности между мною и мною самим.] Слова в порядке; люди просто не хотят понимать никого. (106) <���Нет воли общаться, только перекликаться с единомышленниками.> (107) Адские бездны у каждого за кромкой вежливости.

(112) <���О том, как спокойны многие в тюрьме>

(113) Верую в мир психоанализа.

(124) <���Но чтобы общаться, надо выйти во «вселенную».> Только через текст, т. е. через исповедь, т. е. только для человека, погрузившегося во вселенную, в бездонность другого , может совершиться приобщение. Один на один с произведением, один на один с другим , – с другим, который даже не подозревает об этой попытке приблизиться к нему, не знает, что по-настоящему, глубоко понят: так мир пишущего становится миром читающего.

(125) Помогает ли мне то, что я пишу? По мере письма отбрасываю текст. Хорошо, если кому-то поможет.

Заключаю о других по себе. [Я констатирую, что нуждаюсь в любви, чтобы жить. Заключаю отсюда, что другие люди, чтобы жить, нуждаются в любви.] (126) Имею я право разбираться в себе? Вот и выбрасываю всё в литературу. (127) [Мир литературы, мир бессилия, мир полумрака между силой и слабостью. Нужно действие, т. е. забвение; или высшая ясность, то есть религия. Литература не бегство. Действие хотя бы бегство. Я жалуюсь на бессилие, я знаю зло, от которого страдаю, я описываю его, не достигаю его глубинных истоков. Как только я говорю себе, что эти страницы возможно будут опубликованы, их истина портится. Они становятся фальшивкой. Эти интроспекциии не имеют значения, стерильны, вредны. Это не то знание, что выводит на правильный путь, оно не пробивается к свету.]