Андрей Бабиков - Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

После этого вычеркнуто: «желтые волосы горничной, неприст[ойный?] звоно[к]».

Было: «раз в месяц делал с ней то-то и то-то».

Было: «желтоволосая».

Было: «безво[з]вратно и давно стало для него».

От скобки стрелка на поле и пометка: «разметить [?] во втором свидании».

Было: «зримую величину».

Далее вычеркнуто: «[из-за] этого счастия он продолжал – дважды всего, а кажется, что он видался с ней долго и много раз».

Над этим словом Набоков поставил в скобках знак вопроса.

Зачеркнуто: «Колетъ».

После этого вычеркнуто: «позор цивилизации», «резиновое тело».

У Набокова: «сутенором», как если бы он соединил «сутенера» с «тенором».

Было: «весельчаков».

Вместо «наважденье лубочной жизни» было: «шутовские притязания вашего мира».

Вместо вписанного вверху страницы «максимально горькой» (с очевидным намеком на Максима Горького, известного своими сюжетами о низах общества) были эпитеты: «другой», «страшной».

Зачеркнуто другое начало предложения: «Проституточка моя <���…>»

Было: «мелкие немецкие».

Зачеркнут вариант: «тянувших».

Было: «устами цветными».

Было: «холодный сок людей безд.<���ушных?>»

Было: «За трупом оставляя труп».

Затем следовало вычеркнутое: «фруктовых лавок мимо».

Цитата из концовки стихотворения Ахматовой «На шее мелких четок ряд…» (1913): «А бледный рот слегка разжат, / Неровно трудное дыханье, / И на груди моей дрожат / Цветы небывшего свиданья».

Вычеркнутый вариант последней строки: «где следа, дева, королева…» К этим строкам на полях рукописи Набоков сделал две приписки: «Тут стихи постепенно переходят в прозу. Ф.<���едор> К.<���онстантинович> возвращается домой», и (против стихов) «в строчку» (т. е. записать стихи в строчку – прием, не раз использованный в «Даре»). Рифмы и тематика стихотворения напоминают строки из четвертой части цикла Ходасевича «У моря» (сб. «Европейская ночь», 1927), к которым они, вероятно, и обращены. Ср.: «Опрокинул столик железный, / Опрокинул пиво свое. / Бесполезное – бесполезно: / Продолжается бытие» (у Набокова «полезные» завсегдатаи). «Рюмочки губ» (по отмеченному у Даля значению: «рюмкою» – «воронкою», «раструбом») указывают на стихотворение О. Мандельштама «Ламарк» (1932), ср.: «Мы прошли разряды насекомых / С наливными рюмочками глаз». После публикации в «Новом мире» «Ламарк» обсуждался в эмиграции и, по-видимому, своим содержанием запомнился энтомологу Набокову. Н. Оцуп писал о нем: «Глубочайшая тема мандельштамовской лирики слышится мне в одном из последних его стихотворений „Ламарк“ <���…>», из которого он привел несколько строф, в том числе с этими строками ( Оцуп Н. О поэзии и поэтах в СССР // Числа (Париж). 1933. № 7–8. С. 239). Любопытно, что именно в 1941 г., когда Набоков работал над продолжением «Дара», в письме к Дж. Лохлину (от 10 февраля) относительно состава переводов русских поэтов для сборника «New Directions in Prose and Poetry», в котором он участвовал с переводами Ходасевича, Набоков упомянул «несколько стихотворений Мандельштама» для возможного перевода ( Nabokov V. Selected Letters. P. 37). Кроме того, рекламы и уборные отсылают к собственному стихотворению Набокова «Поэты» (1939), напечатанному под псевдонимом Василий Шишков и также обращенному к Ходасевичу: «детей малолетних, играющих в прятки вокруг и внутри уборной…»; «рыданья рекламы на том берегу» (подробнее см. в наст. изд. «Продолжение следует. Неизвестные стихи Набокова под маркой „Василiй Шишковъ“»). В рецензии на сборник «Литературный смотр» (1940) Набоков, уничижительно отзываясь о «Распаде атома» Иванова, отметил в нем как раз «банальные описания писсуаров». Примечательно, что парижские уличные писсуары нередко появляются после этого у самого Набокова в сочинениях, имеющих отношение к предвоенному Парижу. Кроме «Поэтов», эта деталь также возникает в «Парижской поэме» (1943): «писсуары / за щитами своими журчат», и в «Воззвании о помощи» (1940): «…в парижской комнате с видом на милое мутное небо, на бедную роскошь каштана, на черную веспазьянку [т. е. кабину писсуара – по имени императора Веспасиана, впервые введшего их в обиход в Древнем Риме], оклеенную сине-красным сензано…» (См. в наст. изд.: Владимир Набоков. Воззвание о помощи).