Андрей Бабиков - Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

Было: «розовых мочках».

Было: «мягким».

Вычеркнуто: «затаил дыхание, пока гладил по волосам».

Было: «но неудержимо началось брожение».

А ты тоже, я тебя нахожу очень милым ( фр. ). Начальный вариант был такой: «Mais toi aussi très gentil» («А ты тоже очень милый»).

На полях: «Дружба – рифма, любовь – ассонанса [sic] (Альбомная эпиграм[м]а)».

Вместо этого слова было: «la mort» (смерть).

Я люблю меч, что сверкает, рыбу, что трепещет, и животик моей милой. (Эта французская фраза была не раз исправлена и переписана в рукописи, и за верность ее интерпретации ручаться затруднительно. – А. Б. )

Эта фамилия вновь возникает затем в «Бледном огне» Набокова, в котором есть намек на то, что Кинбот на самом деле является русским профессором Боткиным (чья фамилия анаграмматически дает «Кинбот»).

Хорошо, если хочешь, мне подходит… ( фр. )

Вычеркнут другой вариант: «когда пришел вернулся к себе».

То есть с Лазурного Берега (Côte D’ Azur).

Зачеркнуто: «в Лионе».

На полях: «Между первым и вторым свиданиями выяснил, что дело не вышло, и написал об этом жене». О каком деле идет речь – неизвестно.

Вверху на полях две записи: (1) «(навеяны встречей с Б., говоривше[й?] о „jogger’е“)». Можно предположить, что это нотабене для эпизода с упоминаемой ниже Музой Благовещенской (или Благово), которую Федор встретил на Лазурном Берегу и которая, судя по всему, была его парижской знакомой; что же имеется в виду под «jogger» определенно сказать нельзя: у этого слова множество значений, от бегуна трусцой до карманного справочника; (2) зачеркнуто: «Конец» и под этим словом: «Последние главы» (у Грейсон и Долинина: «Последняя глава», однако в рукописи читается: «Послѣднія главы»).

Схожим образом в «Лолите» Гумберт узнает по телефону о смерти Шарлоты на улице.

Было: «соскочить».

На правом поле: [ Фальтер распался].

Здесь у Набокова четко написана буква, напоминающая русскую фиту, но не с волнистой, как должно быть, а с прямой чертой внутри (такая буква существует в ряде кириллических алфавитов неславянских языков). Нельзя сказать, что этим инициалом Набоков обозначил «Фальтера»: фита использовалась в русской письменности по этимологическому принципу – только в словах, заимствованных из греческого языка и только на месте греческой теты, «Фальтер» же взят Набоковым из немецкого языка (мотылек, бабочка). Возможно, он намеревался написать иное имя, начинающееся на «о», и просто перечеркнул его.

Сокращение от Saint в топонимических названиях, например, Сен-Тропе на Лазурном Берегу.

Города Лазурного Берега: Фрежюс, Канн, Ментона.

Эту фамилию, которая, должно быть, привлекла внимание Набокова из-за возможности ее реверсивного прочтения: «во благо», носит (как отметила Грейсон) вторая жена героя «Взгляни на арлекинов!». Любопытно, что она появляется в жизни Вадима Вадимовича сходным образом – после того, как умирает его первая жена, Айрис Блэк, погибшая на парижской улице от рук Владимира Благидзе .

Вычеркнуто предложение: «Утром на пляже».

Дневная бабочка из семейства голубянок, знатоком которых был Набоков. Здесь заметна тематическая связь со «Вторым приложением» к «Дару»: «Вот она, вот, эта картинная галерея гениальной русской природы – великолепная синева черного „кавалера“, вместе с тигром дающего тропический привкус дальневосточной фауне; оранжевые кончики, почти по моде африканских пьерид, опрятной и стройной „пиротои“ [т. е. бабочки из семейства пьерид Zegris pyrothoe (Eversmann, 1832)], красы весенних степей <���…> небесно-наивные волжские голубянки…» (Library of Congress / Manuscript Division / Vladimir Nabokov papers. Box 6. Folder 8). Далее во «Втором приложении» «авис» будет упомянут отдельно.

Далее вычеркнуто начало предложения: «Достал сачок».

Возможно, Набоков имел в виду Музу Благовещенскую, которая, очевидно, уехала и оставила его одного. Вместе с тем, поскольку слово написано со строчной буквы, мы не можем утверждать этого. Образ этого таинственного персонажа, возможно, призван напомнить стихи Фета «Музе» (1882): «Пришла и села. Счастлив и тревожен, / Ласкательный твой повторяю стих; / И если дар мой пред тобой ничтожен, / То ревностью не ниже я других». По всей вероятности, Набоков не исключал трактовки этой приморской любовницы Федора как олицетворения музы, вернувшей его к литературе и вдохновившей на сочинение финала «Русалки».