Андрей Бабиков - Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

Запальчивая попытка Долинина оградить «фальсификатора» и «литературного жулика» Набокова от чудовищной опасности, нависшей над ним тенью «неловкого дилетанта», выглядит тем более неожиданной, что до сих пор мои публикации архивных сочинений писателя не вызывали у него возражений ни в моей с ним переписке, ни на научных конференциях, на которых мы с ним выступали. Сразу хочу предупредить, хотя это может показаться излишним всякому, кто всерьез занимался разбором писательских черновиков, что я вовсе не намерен уверять кого-либо в том, что мои работы дают окончательное и неотменяемое прочтение всех трудных мест набоковских рукописей (в своих примечаниях я не раз указываю, что не могу утверждать, верно ли мое прочтение в отдельных случаях или нет): известный опыт предполагает двойную осмотрительность там, где, возможно, и сам автор не мог бы сказать спустя время, что именно скрывается за тем или иным сокращенным или переписанным словом. Порой даже простое с виду место в обычном деловом письме может стать изнурительной головоломкой. Что же говорить о таком сложном художественном тексте, как продолжение «Дара», в котором встречаются неологизмы («клавишамкал»), латиница («trebovatelney»), фразы на французском, ошибки, описки, недописанные слова (например, «кумп», которое, по мнению Долинина, я должен был написать как «комплимент», хотя рядом стоит другое слово, которое я прочитал как «предисловие» – остроумная ремарка рассказчика, ёмко показавшего, что слова Федора «Какая же ты хорошенькая!» приятны юной Ивонн оттого, что клиенты обычно обходятся без предисловий)? Эта рукопись была напечатана мною спустя десять лет от начала работы над ней, когда я после нескольких начальных подступов пришел к заключению (оказавшемуся преждевременным), что разобрать ее без слишком ощутимых потерь невозможно. Слой за слоем прояснялась структура текста, композиция сочинения, и теперь рукопись восстановлена практически полностью, включая большинство вычеркнутых мест.

Мой критик особенно напирает на то, что я якобы дилетант в текстологии и комментировании Набокова и вообще, очевидно, не могу быть допущен к рукописям, требующим, по-видимому, специального пропуска некой специальной комиссии текстологов-набоковедов. «К сожалению, сейчас профессионалов высокого класса осталось очень мало, – сетует Долинин, – они полностью заняты в самых важных эдиционных проектах, и на оперативный простор вырвались дилетанты, которым очень хочется побыстрее въехать в историю литературы на белом скакуне». Кто эти неназванные профессионалы высокого класса и в каких самых важных проектах они «полностью» заняты? Неужели существует некий начальник набоковской канцелярии, который направляет лучших своих подопечных на самые важные проекты, а дилетанты тем временем занимаются кое-как и без надзора второстепенными и маловажными текстами? На кого рассчитана вся эта риторика и кто тот непритязательный читатель, который оценит лошадиные метафоры А. Долинина? Я уже не впервые замечаю, что в критике такого рода авторы не могут определиться со своей аудиторией: их разносы рассчитаны как будто на специалистов, но самый взятый ими тон увлекает их в сторону широких читательских масс, едва ли, впрочем, существующих. Если Долинин апеллировал к специалистам, то никому из них не придет в голову считать публикацию продолжения «Дара» или ценнейших писем Набокова к жене второстепенными по значимости проектами. И ничего, кроме улыбки, не вызывает утверждение грозного рецензента, что «в конечном счете эти письма интересны лишь биографам и комментаторам Набокова». Невозможно их убедить и в том, что Бойд и Воронина, подготовившие весьма представительную (а не «небольшую», как пишет Долинин) подборку из двадцати семи писем Набокова к жене в журнале «Сноб» (2010. № 11. С. 176–208), – дилетанты, желающие въехать, etc. Напротив, специалистам известно, что в 2014 году Бойдом и Ворониной издан (в переводе на английский) весь корпус писем Набокова к жене со множеством ценных находок в комментариях, биографических уточнений, важных замечаний (о чем Долинин почему-то умалчивает). Специалистам, да и всем тем, кто следит за новыми изданиями Набокова, не имеет смысла внушать, что «неплохой знаток набоковской драматургии», как сам же меня характеризует Долинин в своих «Пагубах», является дилетантом в набоковской текстологии, поскольку им известно, что первое полное собрание драматургии Набокова, выпущенное мною в 2008 году, содержит несколько впервые разобранных рукописей, ряд важных исправлений в тексте первой публикации «Трагедии господина Морна», найденную мною в архиве писателя выпавшую страницу лекции «Трагедия трагедии», первый полный текст «Человека из СССР» и снабжено стостраничными комментариями, в которых рассмотрены в том числе текстологические вопросы вошедших в собрание произведений. Им также известно, что по моей текстологии выполнен первый перевод на английский язык «Морна», а на французский и другие языки – рассказа «Наташа» [738], разобранного мною по черновой рукописи.