Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

(329, с. 47–48)

С. 127 …un lion mitè … (фр.) – Лев, траченный молью (идиома).

С. 127 Но ведь у меня, как у каждого человека, не только сердце, но и печень, желудок, легкие. Печень – волк, желудок – пантера, легкие – лебедь, широко раскинувший крылья, легкий двукрылый лебедь. Мое тело – лес, где все они живут. Я чувствую их в себе. – Сравните в прозе Белого, писавшейся как раз в это время: “…я в альбоме у Нэлли нашел нарисованными мысле-образы жизни моей; вот – распластанный голубь из света; и – гексаграмма; и – крылья без глав; и – крылатый кристалл; и – орнамент спиралей (биение эфирного тела); и – чаша (или горло – Грааль); бегемот (или – печень); и – змеи (кишки); знаю я, что рисунки лишь символы ритмов живейшего импульса, перерезавшего нас струей мысли” (41, с. 30) (параллель была подсказана мне М.Л. Спивак).

С. 127 Гусь, тот сыграл свою роль при сотворении мира в древнеегипетском мифе. – Речь идет о Великом Гоготуне (белом гусе) – образе божества, отложившем мировое яйцо, который фигурирует в космогонических представлениях древнеегипетского города Гермополя.

С. 128 И вдруг вспоминаю – профессора Тинтэ из сказки Гофмана “Золотой горшок”. —…если бы Белый вдруг зажужжал черной мухой под потолком. – Учитель Тинте, превратившийся в отвратительную муху, – персонаж не из “Золотого горшка” Эрнста Теодора Амадея Гофмана (Ernst Theodor Amadeus Hoffmann; 1776–1822), а из другой его сказки – “Неизвестное дитя”, вошедшей в цикл “Серапионовы братья”.

С. 128 Настоящий томпаковый… – То есть сделанный из томпака – сплава меди и цинка. Будучи дороже самоваров из зеленой меди, томпаковые самовары – “красные, роскошные”, “расходились по домам знати” (371, с. 16).

С. 129 Я уже боялся, что ты за обедом у Башкирова забудешь о нас. – Шахматист и поэт-любитель Борис Николаевич Башкиров (Верин) (1891–1935?) входил в окружение Игоря Северянина, который присвоил ему прозвище Принц сирени. До революции вместе с братьями владел Калашниковской хлебной биржей, а в первые годы после революции, еще не лишившись состояния, оказывал материальную поддержку многим поэтам, в том числе Гумилеву. 30 апреля 1920 г. Г. Иванов не мог быть на обеде у Башкирова, поскольку к этому времени Башкиров уже эмигрировал сначала в Финляндию, а затем во Францию и в Германию. Читая фрагменты НБН, посвященные Башкирову, нужно иметь в виду, что в 1922 г. в Германии у О. был с ним роман, окончившийся разрывом.

Приведем отрывки из дневниковых записей этого года композитора Сергея Прокофьева, который был близким другом Башкирова и в доме которого Башкиров тогда жил:

“3 декабря. <���…> Он действительно выглядел очень взволнованным, похудевшим, безумно извинялся, даже чуть ли не на колени встал около того кресла, в котором я сидел. Невеста? – Ирина Одоевцева, молодая петербургская поэтесса. Я даже огорчился. Однако подавил это чувство, решив, что я ведь «Ирэн» еще не знаю, а может быть, раз Б.Н. так влюблен, и в самом деле что-нибудь очень интересное. Далее последовал рассказ про роман, безумная влюбленность, предложение, сомнения и отступление в Этталь <���…> Теперь вопрос: выписать ли ее в Этталь, пущу ли я, порвать ли, жениться ли – он теряет голову. Я сказал: прежде всего проживите три дня в Эттале и не телеграфируйте сгоряча. <���…>

4 декабря. Б.Н. еще спал, когда пришла телеграмма от Ирэн. Впрочем, он спал до часа дня (в Берлине от любви не спал и не ел). Телеграмма гласила, что сегодня она приезжает в Мюнхен. Энергично! Я сказал, что это гамбит Муцио, с пожертвованием коня. Б.Н. хотел сегодня же ехать в Мюнхен, я советовал поехать завтра и привезти ее в Этталь, а сегодня послать телеграмму. Мы сели играть в шахматы, я шутя – гамбит Муцио. Звонок – и сама Ирэн. Б.Н. смущенно увел ее наверх, затем повел меня представляться. Мне она не особенно понравилась: громко говорит и неприятная нижняя часть лица; верхней не видно под шляпой. Впрочем, элегантна и находчива. Вечером она мне понравилась больше. <���…>

5 декабря. <���…> Ирэн ничего, но не больше, Б.Н. шепнул, что своими разговорами она его уже утомляет, и что, вероятно, из всего этого ничего не выйдет. Стихи ее не особенно нравятся мне” (313, с. 210).

С. 130– Здравствуй, Авдей! – Это домашнее, кружковое прозвище было дано Оцупу по имени его отца Авдея Мордуховича Оцупа (1858–1907).

С. 130 Он высокий и тонкий, матово-бледный… – И… черная челка до самых бровей. – Сравните с портретом Г. Иванова в финальной строфе стихотворения Мандельштама “От легкой жизни мы сошли с ума…” (1913). См. текст этого стихотворения на с. 612.