Алла Прокофьева - Литературная жизнь Оренбургского края во второй половине XIX века. Краеведческие материалы

Что касается лично до меня, я нахожу это пришепетыванье очень противным, и очень рад, что в семействах чиновников (так называют здесь всех без исключения офицеров) эта особенность женского говора мало помалу исчезает.

К слову замечу, что напрасно некоторые описатели здешнего быта приписывают уральским женщинам какой-то младенческий лепет, утверждая, будто они говорят « отсельница » вместо « отшельница », «с яляфанцик » вместо « сарафанчик » и т. д. После этого оставалось только сказать, что уралки называют Урал « Улялем », а себя « уляльками ». Ничего подобного вы не услышите. Це вместо че оттого-то особенно и поражает слух, что звук ше не заменяется звуком се и буква р выговаривается твердо…

…Не менее патриархален обычай уральцев возить в свое собрание девочек от пяти до пятнадцати лет включительно. Зато они и не учатся ничему, кроме пляски да деланья глазок молоденьким офицерам.

Я сам был невольным свидетелем, как одна девочка лет двенадцати отцепила от своего браслета золотое сердечко, дала его своему кавалеру лет двадцати пяти и прошептала очень выразительно «твое навеки!».

Человеку во фраке не так легко попасть на пирушки простых казаков, как на чиновничью ассамблею. Присутствие такого гостя только смутит общую веселость. Поэтому я лишь раз рискнул быть, на святках, на вечеринке в доме, где была невеста. Девицы и молодые люди играли в тесной комнате в веревочку, пожилые женщины грызли подсолнечные и тыквенные семечки, обыкновенное здешнее лакомство, и тихо разговаривали, мужчины сидели особняком в комнате рядом, еще более тесной, и тоже вели разговор за подносом с водкой и закуской. Может быть, по случаю некстати затесавшегося гостя игра в веревочку была совершенно безжизненная. Молодые люди или холостяки, как называют здесь, еще проявляли некоторую веселость, но девушки стояли кружком, держась за веревочку, словно деревянные. Бесстрастно выходила которая-нибудь из них в середину, бесстрастно подходила к которому-нибудь из юнош, державшемуся за веревочку и тихо ударяла его по рукам; рук никто не отнимал, и потому игра представляла томительное однообразие…

…Я не знаю ничего более темного и безотрадного, как семейный кров уральца, по крайней мере для постороннего человека, входящего под этот кров железными гремучими дверями с тяжелым засовом и замком, как у лавки или у подвала.

Хвалят радушие, гостеприимство, хлебосольство уральцев, и я готов присоединить к этим похвалам свой голос, но – признаюсь – и то, и другое, и третье были мне по сердцу только в тех домах, где хозяева были женаты не на истых уралках, а на иногородных, то есть, где женщина не пряталась в своем неприступном гинекее или тереме, предоставляя мужчин в полную власть тяжелому подносу со множеством графинов и бутылок.

Этот поднос с неизменными водкой, лиссабоном и тарелками икры и балыка является мгновенно, как по мановению какого-то волшебного жезла, в гостиную, едва успели вы войти. Ранним ли утром вы приехали, поздней ли ночью, поднос является из дверей внутренних покоев и ставится перед вами на стол. Затем дверь во внутренние покои тотчас затворяется очень плотно, и уже вы даже не почуете присутствия женщины в доме. Сидите день, сидите ночь – ни женского голоса, ни шелеста женского платья не услышите. А между тем все здесь женаты. Даже юноши с едва пробивающимися усами если еще не мужья, то уже, наверное, женихи. Старый холостяк здесь такая же редкость, как осетр с золотистой икрой.

Как должны скучать женщины! Ни хозяйство, ни заботы о детях не могут поглощать всего их времени: хозяйство слишком не сложно, дети на руках нянек, и когда сходят с этих рук, мать не учит их сама. Да и чему стала бы она учить их, не зная сама ничего? К чтению вкус не развит. Это и не женское дело – читать. Остается надеть свой безобразный сарафан, сидеть с соседкой, грызть семечки и рассказывать или слушать рассказы о разных интимностях.

Грызенье или лущенье семечек – почти единственное и исключительное занятие, которому предана женская половина уральского населения с утра до ночи. Удивительно, как выдерживает у них язык! У меня от десятка разгрызенных семечек кончик языка болел чуть ли не целый день.

Если женщины и принимаются читать, то лишь как начинают стареть.

И притом, что читают они? Разные цветники, трифологионы, творения сибирских, стародубских, иргизских и всяких диких учителей. Затем начинаются разговоры о том, что «Никон веру истыкал», праздные толки об Иисусе и Исусе, о богородице и Христородице, о разврате нынешнего века (за полуштофом пенного)…