Алла Прокофьева - Литературная жизнь Оренбургского края во второй половине XIX века. Краеведческие материалы

Замужние женщины носят «волосники». Это такой же почти кокошник, но сплошь обтянутой материей, концы которой расправлены и разглажены сзади словно веер…

…Поклонники старинных одежд, восхищаясь такими сарафанами и уборами, обыкновенно говорят: «Ну как же можно сравнить этакой сарафан с нынешними тряпками? Сколько надо теперь платьев завести, чтобы нарядно одеться! И все это рвется, и все каждый день мода новая. А такой сарафан идет из роду в род: от матери переходит к дочери, от бабушки к внучке. Это историей пахнет».

Именно – пахнет. Но, признаюсь, я предпочитаю читать историю, готов еще, пожалуй, смотреть ее; но никак не нюхать. К тому же история, которой пахнет уральский сарафан, не отличается особенным ароматом. От этого сарафана пахнет скверным подобием ладана, которым чадил какой-нибудь беглый или самозванный казачий поп в потаенной часовне, служа всеношную или даже обедню в полотняной церкви. К этому, только отчасти историческому запаху, присоединяются и другие, вовсе не исторические, и сарафана не вымоешь и не вычистишь. Разве отдать его из красного или жаркого, то есть оранжевого цвета, перекофеить.

– Как это перекофеить? – спросил я у одной уральской барышни, когда услыхал от нее это словечко.

– Перекрасить в кофейненький цвет, – отвечала она.

– Какой же это кофейненький цвет?

– А вон!

И барышня указала мне на лиловый сарафан.

Описывая покрой уральских сарафанов, я сделал непростительный промах. Промеж двойного ряда позумента, идущего вдоль стана от ворота к подолу, насаживаются блестящие пуговки. Сколько их, я не считал: может быть, двенадцать, а может быть, и шестнадцать.

В счете пуговок на уральском сарафане нужно быть очень осторожным. Малейшая неверность может породить ученую полемику. Пример такой полемики может быть помнят специалисты по части женских пуговок. Для неспециалистов же я скажу в нескольких словах, в чем было дело.

Один из прежних писателей уральского быта упомянул мимоходом, что уралки шьют себе сарафаны с отборной девятой пуговкой. Другой исследователь повторил это сведение несколько иначе, а именно сказал, что уральские сарафаны обшиваются позументом с несколькими по нем металлическими блестящими пуговицами, из которых так называемая «девятая пуговка» обыкновенно бывает крупнее и богаче других.

Людям проницательным может показаться, что дело это касается не только этнографов, сколько швей, и швей не общечеловеческих, а единственно уральских. Но такое мнение совершенно ошибочно.

Третий описатель уральских нравов, местный ученый, с эрудицией специалиста, считавшего пуговки на сарафанах своих землячек и знающего, где приходится девятая, не только опроверг существование этой пуговки, но даже нашел высоко безнравственным самое предположение о ее существовании.

Не будучи судьей в этом деле, я ограничусь двумя маленькими отрывками об уралках из путешествия знаменитого Палласа, бывшего на Урале в 1769 году, и из «Исторического и статистического обозрения уральских казаков» г. Левшина, которое написано в 1821 г.

Вот что говорит Паллас: «Молодые люди всегда препровождают дни в забавах, и многие казаки вдались в праздность и пьянство. Женский пол так же любит увеселение, и кажется, что имеет склонность к щегольству и любви». Г. Левшин говорит: «Женщины здешние кажутся с первого взгляда неприступными…» Затем следует ряд точек. Вообразите мое удивление, когда я пересчитал эти точки и увидал, что их девять! Ни больше, ни меньше, как девять. Не подразумевалось ли под этими девятью точками девять пуговок?

Красавиц между уралками я однако ж не встречал; вообще хорошеньких лиц мало. Часто к русскому типу примешивается что-то азиатское, напоминающее бухарскую сторону Урала, и преимущественно у женщин.

Еще более азиатского характера придают себе уралки пристрастием к белилам и румянам. Здесь, скажу между прочим, не говорят «она набелена, нарумянена», а «у нее накладное лицо».

Чтобы сказать все о наружности уральцев и уралок, замечу, что у большинства черные волосы, а светло-русые головы очень редки.

Кроме странных сарафанов, у уралок есть и еще особенность: они все говорят, жеманно пришепетывая. Не думайте, что это какой-нибудь врожденный порок. Это просто здешняя мода, вошедшая в обычай и переходящая от матери к дочери вместе с бабушкиным сарафаном. Мужчины не прешепетывают: это принадлежность одних женщин. Очень может быть, что говорить «целовек» вместо «человек», «доцка» вместо «дочка», считалось даже некогда особенною красотой в женских устах. Теперь словечко «цяво?» произведет не больше впечатления, нежели простое «чего?».