Олег Копытов: Россия далеко от Москвы. Сборник статей

У нас нет ни места, ни необходимости для того, чтобы брать длинный ряд примеров реализаций собственно авторских голосов в художественной прозе о глубоком разрыве между сегодняшними Москвой и сибирско-дальневосточной провинцией и дотошно эти примеры анализировать, возьмем лишь три, но характеризующих явление, на наш взгляд, достаточно и разносторонне.

Один из наиболее ярких, двурядно- и более символических образов сегодняшней Москвы в современнейшей сибирско-дальневосточной прозе: Москва – вульгарная, истеричная, беспринципная и хамоватая женщина. Это псевдоаристократка, тщательно скрывающая свое плебейское происхождение, гиперсексуалка и шмоточница, поверхностно образованная менторша, свысока или исподлобья взирающая на всё, что шире ее узкого мировоззренческого круга и ее «московского топоса». Примечательно, что репрезентации такого «образа Москвы» находим прежде всего у дальневосточных женщин -прозаиков: например, в прозе 2000-х гг. Александры Николашиной – Хабаровск, или Марины Красуля – Владивосток, и у других. Наверное, наиболее репрезентативным примером будет рассказ Марины Красуля «Ягоды» (альманах «Сихотэ-Алинь-2007»: Изд-во Морского гос. ун-та им. Г. И. Невельского, 2007. – С. 25—30; а также Красуля М. Брызги: сборник рассказов. – Владивосток: Изд-во Светланы Кунгуровой, 2008. – С. 117—123.).

Сюжет таков: две женщины, коим под… ну, в общем, «ягодки опять», дружившие в юности и росшие в одном далеком от Москвы городе, встречаются, не видевшись лет 20, в этом самом провинциальном, на берегу далекого моря городе, где одна из них – Вика, теперь столичный житель, решает провести отпуск. Вика сразу обрушивает на подругу юности Алину целый каскад высказываний и поступков, исходящих из парадигмы «нового мышления» и «кодекса современного поведения», подчеркивая их московскую эксклюзивность: она приехала не одна, а с молодым человеком, который только « для дамского здоровья », издевается над простодушными попытками живописи, висящими у Алины в комнатах: « Что это за дерьмо у тебя развешано? », – характеризует как убогого Алининого мужа, проявившего чудовищно старомодное гостеприимство и такт: « Бедняга, сколько лет Альку-сучку терпит. Не святой, а великомученик. Ха-ха-ха! Шутка! Рыжов! Наливай! ». Первый вечер кончается грандиозной попойкой гостей, наутро Вика разгуливает по Алининым комнатам злая и голая…

В героине-повествовательнице борются два начала: попытка понимания и жалость, с одной стороны, с другой – осознание того, что грязь проникла в подругу юности на молекулярном уровне, изменить ничего нельзя. « Алинке вдруг сделалось жалко Вичку… Кризис среднего возраста. Бравада эта – от одиночества, веселье, как предсмертная агония, – от безысходности, да и агрессия – просто страх перед увяданием… » Но побеждает второе. «Подруга» уезжает, откровенно высказавшись о цели визита: « Ну, прощевайте! Классно отдохнули. Море, солнце… » Героиня совершает обряд омовения от скверны: « Ни разу в жизни Малина не мыла полы с таким остервенением. Грязь она ощущала физически. Терла щеткой с мылом, приговаривая: «Гость как в горле кость…»… Потом метнулась в ванную, мочалилась до одурения… »

Тремя методами «вынимаем» из «беспристрастного условия» жанра беллетристики страсть, голос самого реального автора. Это не единственный персонифицированный негативный образ Москвы в рассказах Марины Красуля, он рефреном звучит в других рассказах: в образе похотливого режиссера, допускающего простодушных провинциальных актрис на московскую сцену только «через постель» – рассказ «Мякина», даже мимолетно увиденный, но с четкой характеристикой попутчик по авиаперелету одной из героинь « столичный режиссер, похожий на бесформенную скользкую медузу, и подружка-актриса при нем. Не женщина – плесневелая корка хлеба » из рассказа «Фламенко» и т. п. Второй метод назовем лингвистическим: это полностью находящиеся в руках автора речевые характеристики персонажей: маты и алогичность, агрессивность и хамство Вики из «Ягод», например. Это прилагательные и метафоры при беспристрастных денотатах, страсть автора всё же выдающие. Героиня рассказа «Ягоды» еще в аэропорту увидела свою визави всё же именно глазами Марины Красуля: «…Короткие узкие шорты подчеркивалиаппетитные, слегка перезрелыеформы. Прозрачный топ обтягивал пышную грудь, соски,как два кукиша всему белому свету, торчали с вызовом… » (выделено мной – О.К.). Третий метод – уже упомянутая верификация словами автора, вышедшего из хронотопа своего произведения. Из переписки автора этих строк с Мариной Красуля: « Эти рассказы на 90 процентов автобиографичны ». Героини рассказов Марины Красуля носят разные имена, но за ними стоит даже не образ автора, а именно реальный автор, настолько четко прослеживается его кредо: «Да, у меня были тщеславные попытки проникнуть в Москву, но хорошо, что этого не получилось: пока я ценю человеческое и хочу сохранить в себе человеческое, ни в какую Москву не уеду».